Анна Клименко - Морф
Я поморгала. Это единственное, что оставил мне Штойц. Если бы могла, то заплакала. И обязательно бы попросила обнять себя покрепче, хотя бы на одну крошечную минутку. Гверфин нахмурился, лоб прорезала столь знакомая уже упрямая складка.
— Я не отступлюсь, Ирбис. Я не отстану от отца, пока он тебя не освободит. Глупо наказывать за незнание, верно?
«Но незнание не освобождает от ответственности», — пронеслись в голове любимые слова моего дражайшего папеньки, Мориса Валле.
Нет, в том, что я выпустила на свободу не просто эльфа, сомнений уже не возникало. Но — Хайо! — почему они не захотели сказать мне раньше? Почему заставили бродить в тумане посреди лабиринта загадок и недомолвок, чтобы в итоге я устремилась за дразнящим болотным огоньком?
— Отец отправил Рофа за господином Виаро. Рофа ведет магия, и никого, кроме Шерхема, он привести не должен, — задумчиво сказал Гверфин, — если этот Виаро тебе друг, то он не даст тебя в обиду.
«Или, узнав последние новости, загонит в сердце осиновый кол», — я мысленно усмехнулась.
Надо полагать, Шерхем Виаро не придет в восторг от сделанного мной.
— Не держи зла на моего отца, — попросил Гверфин, — он… хороший.
Безусловно хороший, Гвер. Наконец-то ты это понял. Быть может, даже перестанешь ревновать его к каждой юбке.
Внезапно Гверфин придвинулся еще ближе, быстро чмокнул меня в щеку и, словно испугавшись собственного поступка, рванул прочь, в темноту. Я осталась во власти смертного холода, все еще чувствуя прикосновение его горячих губ.
Охр. Только этого мне не хватало. Оставалось надеяться, что нынешний поцелуй был не более чем данью учебе в карьенской академии: может, там, в столице, это у них обычное дружеское прощание?
Я прикрыла глаза, попробовала поспать, чтобы скоротать время до прибытия Шерхема. А потом медленно, очень медленно начала проваливаться в странное полусонное состояние, когда видишь себя со стороны, понимаешь, что надо бы проснуться — и не можешь.
Вокруг застыл странный серый лес. Он выглядел так, как будто по нему прошелся ураган: деревья повалены, корни торчат как растопыренные пальцы стариков, все покрыто пятнами плесени и странной слизью, словно минуту назад здесь ползала тысяча жирных гигантских улиток. И посреди всего этого великолепия — мыльные пузыри, яркие, у каждого на дрожащем зеркальном боку по радуге. Я остановилась, озираясь: местечко было, мягко говоря, гадким. И вдруг увидела Шерхема. Узнала, правда, я его с большим трудом — привыкла, что он вечно в тряпье ходит, а тут кафтан бархатный, рубашка белоснежная, только вот… Вся в крови, и на серую землю тянется черная глянцевая струйка, и взгляд застывший. Кажется, я закричала, заорала во всю силу легких, рванулась к нему и, упав рядом на колени, приподняла голову. Он был еще теплый, но жизнь ушла безвозвратно, сердце не билось в развороченной груди.
— Не надо, не надо, не надо! — шепчу я, сжимая в ладонях лицо, вдруг ставшее таким неизмеримо дорогим, — пожалуйста, вернись, как же я буду без тебя? Как же я?..
А потом приходит осознание того, что — все. Его уже не вернуть. Захлебываясь рыданиями, я раздираю ворот рубашки, моего талисмана нет и в помине, куда ж ты его дел, почему снял?.. Талисман, мой талисман… И вдруг руки сами собой опускаются туда, где под моими ребрами суровой ниткой сделан шов. Кто я такая? Да никто по большому счету, так, неудавшийся маг-вышивальщик, по которому никто не будет плакать. А вот ему сейчас очень бы пригодилась та штука, которую я ношу под сердцем.
С хрустом рвется кожа, но я продолжаю, стиснув зубы, раздирать шов. Глубже, глубже, пальцы касаются чего-то твердого и холодного наощупь… Только бы успеть вложить талисман в грудь лекарю, до того, как сама провалюсь в небытие.
***
Я задергалась как кузнечик на булавке и проснулась с криком. И тут же с головой ушла в воду, горячую, кисло пахнущую лимонами. Охр. Я снова могла двигаться! Штойц, мать его, сам передумал или Гверфин его урезонил? Я вынырнула, кашляя и отплевываясь, по глазам резнуло ярким светом полудня. Потом, наконец, оперлась о бортики лохани, приподнялась — и тут же, охнув, нырнула обратно. В углу комнаты, положив ногу на ногу и покачивая носком сапога, сидел господин Виаро.
Я затаилась как мышь, спрятавшись в воду по подбородок. Хайо, что я ему скажу? А что он скажет мне? С момента нашего расставания Шерхем почти не изменился: такой же тощий и злой, только шевелюра отросла, и в обрамлении беспорядочно висящих черных прядей лицо казалось еще более худым и болезненным. На коленях он держал сложенные полотенца, вцепился в них так, что костяшки побелели. И — тоска во взгляде, смертельная тоска, ни проблеска надежды.
— Плохи наши дела, малыш, — с убийственным спокойствием подытожил он и умолк.
Молодец, Шерхем. Я и без тебя уже догадалась, что плохи, иначе Арнис не поставил бы меня вместо статуи. Может, хотя бы ты не будешь ходить вокруг да около и расскажешь, кого же я отпустила на волю?
— Ты слишком долго простояла без движения и окоченела, — сообщил он, и тут же добавил, как будто извиняясь, — Арнис, когда злится, совершенно собой не владеет. Что толку махать кулаками после драки? Вернее, к чему все эти наказания, когда все уже решено?
Сказано это было таким замогильным тоном, что у меня мурашки по коже побежали.
— Что… решено? — просипела я.
— Судьбы решены, — мягко отозвался Шерхем, — я пришел так быстро, как только смог. Пришлось пообщаться с собачками, и только после этого я смог войти в замок… Вылезай, если согрелась, поешь. Мне надо было еще раньше тебе все рассказать, наверное, но исповедоваться и каяться мне не хотелось, а тебе это знание не принесло бы никакой пользы.
— Зато незнание принесло вред, — буркнула я, — как это тебе удалось уговорить Арниса, чтобы он снял заклятье?
Шерхем поднялся со стула, сложил полотенца на край лохани и деликатно отвернулся. Я с сожалением выбралась из горячей воды, быстро вытерлась и уже начала озираться в поисках одежды, когда лекарь спокойно сказал:
— Ты — единственный человек здесь, с которым можно оставить Гверфина, когда мы уйдем. К тому же, тебя чрезвычайно сложно убить…
Я подавилась собственным дыханием. Трясущимися руками завернулась в холстинное полотнище, обошла Шерхема и остановилась перед ним.
— Что? Куда это… вы уйдете?
Он вдруг улыбнулся, жалко и скорбно, как умирающий.
— Исправлять свои ошибки, малыш. Мы пытались все это время, но не очень-то получалось. И мы искренне надеялись, что сможем сделать это втроем, я, Арнис и Улли, отправляя за пределы этого мира сразу двух тварей. Не по одному, а двух сразу. Так надо.
