Владимир Лещенко - Время Черной Луны
– Глупенький... – повторила, вздохнув, вампирша. – Я ведь могу тебя убить даже не прикасаясь. Что сейчас и сделаю!
Внутреннее зрение показало ей бешено бьющееся сердце полицейского.
– Саагон-дай – хертг'хаа! – резко, на обертонах выдохнула она вскидывая руку.
И… ничего не произошло.
Нет, все же произошло – и Пеплов понял это по лицу противницы, вмиг отразившему неподдельный ужас.
Она сделала ошибку! Ошиблась в пятом регистре на целую терцию! Мелочь – но в сочетании с Пятой модификацией заклятья Внутреннего зрения и отсутствием защитного амулета ошибка эта обратила смертоносный приказ против самой вампирши.
И теперь она ощутила, как замерло её собственное сердце.
И к ужасу своему поняла, что не знает, как его запустить. Магия не прощала ошибок.
Последнее что увидела перед своим концом кайтифа, было расплывающееся в тумане лицо Пеплова.
– Чтоб ты сдох – мент поганый! – с хрипом выдохнула Анна Гуменник и умерла. Кожа на её миловидном лице вмиг пожелтела, глаза растеклись под полуопущенными веками, и зловоние коснулось ноздрей стража порядка.
– Дерьмо! – пробормотал побледневший и взмокший капитан, отлипая от стены… Ну и дерьмо!!!
Серая и багряная
21.33
Одна из резиденций покойного Чижинского.
– Поднимем же тост в память о Магистре!
– Да возрадуется он в обители Вирма!
– Да свершиться месть!
...Вампиры подняли бокалы, наполненные еще теплой кровью свежезарезанного бедолаги из Средней Азии, утром нанятого на одном из московских рынков – якобы вскопать грядки в загородном особняке, и дружно опустошили их.
Здесь собрались все четыре десятка Древних вампиров Москвы. Как велит закон – в первую ночь после гибели Магистра.
Со стороны казалось, – просто компания солидных людей чуть старше среднего возраста.
Импозантные мужчины, привлекательные зрелые женщины в дорогих платьях.
На лицах мужчин суровые и деловитые мины, женщины печальны и грустны.
Смерть Чижинского стала тяжелым ударом для всех них – тот, кто долгие годы считался бессмертным, теперь стал тленом – тем самым напоминая, что и их участь может быть такой же. Конечно – вампиры гибли и раньше. Но Чижинский казался вечным.
– Андрей Петрович, как считаете, есть у нас шанс быстро справится с гару? – осведомилась Тереза Никольская у хозяина четырех супермаркетов Иванова.
– Не думаю, дорогая Тереза, уж простите за мою прямоту, но в большой войне нам с ними не тягаться. Нужно что-то другое…
– Полно вам, Андрей Петрович, – назидательно произнесла другая дама – в зеленом деловом костюме, нервно постукивавшая по столу тонкими ухоженными пальцами, унизанными платиновыми кольцами с алмазами. Из всех она казалась самой молодой.
– Ох, Сонечка, – извини, но в мужских делах ты мало соображаешь.
Софья Ивановна Лаптева пожала плечами. Спорить со своим бывшим барином – а именно Андрей Иванов когда-то по капризу приобщилхорошенькую умную дворовую девку она не научилась. И поныне одна из воротил элитной московской проституции сохраняла пиетет к бывшему господину.
– Ну уж нет! – вступил в разговор человек, по паспорту числящийся Сидором Сидоровичем Сидоровым, а по жизни – модным зубным врачом. На самом деле он был бароном Герардом фон Лампе – и соответственно Древним Вампиром. Я говорил с Арахновым, и он обещал – сегодняшняя ночь станет для оборотней второй Ночью Длинных Ножей.
– Скорее уж Длинных Клыков, – изрекла бандерша.
– Да будет вам, Софья Ивановна, как мы...
– Ах, оставьте, Борис Георгиевич, пустое, все уже решено, – улыбка пробежала по гладкому, без единой морщинки, лицу Софьи, и блеск ламп отразился на ее белоснежных клыках.
– А что нам делать с Дмитрием Бобровым?
Все замолчали, обратив взоры к Иванову – самому старому из них, и потенциальному кандидату в магистры.
– Пока его измена не подтверждена, он продолжит свое дело – таков закон, – мрачно бросил он. Но доверять ему не можем.
– Да будет так...
Тамерлан Ардаганов лишь кивал, не роняя ни слова...
Да и с чего бы ему вмешиваться – он ведь всего лишь секретарь покойного. Все достоинство его – что выжил… Турок – одно слово.
Серая, огненная и серебряная
Машина с людьми и оборотнями отъехала за пределы Москвы на полсотни километров, когда Чекан свернул с шоссе на отходившую вправо грунтовую дорогу.
Вскоре вокруг сомкнулись угрюмые ельники – чуть ли не тайга какая-то.
Каролина вертела головой по сторонам, разглядывая местность,– она даже не предполагала, что Подмосковье могут быть такие глухие места – за всю ее короткую жизнь бывать в таких диких местах девушке пожалуй не приходилось.
Девушка видела, что Чекан хотел о чем-то спросить, но не сделал этого. На душе стало вновь невесело. Она чувствовала недосказанность между людьми и оборотнями, и это сильно тяготило ее.
Андрей откинулся на спинку заднего сиденья, закрывая глаза.
– Сколько нам ехать? Хотя нет. Неважно. Просто довези нас... – тихо пробормотал он.
Потом, не открывая глаз, устроился поудобнее и, взяв в свою ладонь Каролины, и заснул.
Густой туман окутывал его мягкой шалью, было на удивление тепло и спокойно. Серо-свинцовое небо навевало печаль, а по щекам катились слезы. Сколько же вас погибло... сколько еще погибнет? Он стоял посреди белесого марева, а вокруг него метались тени ушедших за последние дни братьев. Серые братья... каждый чуть крупнее обычного волка, с горящими зеленым огнем глазами, с такой болью смотрящих на него. Они будто жалели о чем-то. Те, кто способен слышать, пусть услышат и поймут... пусть примут и придут...
Неожиданно черная тень скользнула за его спину и тут же распласталась в воздухе в смертельном прыжке. Он увернулся, сталкиваясь, нос к носу с размытыми чертами, расплывающимся силуэтом...
А ты не волк... ты не наш…
И силуэт врага тает, смешивается с туманом, уходит.
...Градов открыл глаза, когда машина в очередной раз подпрыгнула на выбоине. И тут же сообразил, что слишком сильно сжимает руку Каролины...
– Прости. Освобождая ладонь подруги, Повелитель размял пальцы, вспомнив обрывок сна – «Те, кто способен слышать, пусть услышат и поймут... пусть примут и придут...»
«Кажется, у меня нет выбора. Это что-то внутри, становится сильнее...» Он чувствовал себя лучше после короткого сна, мысли уже не терзали мозг как стервятники дохлую лошадь.
«Если выкрутимся из этой передряги – уеду куда – нибудь в лес, поселюсь там в какой-нибудь избушке – на полгода сразу. Или на год!»
Ника не отрывала взгляда от окна, отчасти из-за боязни погони, отчасти из-за донимавшего ее ощущения. Звериная часть Никининой души ликовала и тосковала одновременно, запертая в человеческой оболочке.
