Кирилл Алексеев - Пожиратель мух
– Два!
Из горла Сергея вырвалось захлебывающееся низкое рычание. Виктор никогда бы не поверил, что подобный звук может издать человек.
– Три!
Рычание резко оборвалось. Глаза почти вылезли из орбит, словно Сергей и в самом деле увидел нечто ужасное. Он с хрипом втянул в себя воздух и закричал тонким голосом насмерть перепуганного мальчишки:
– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится! – А через секунду раздался другой голос, но тоже принадлежавший мальчику: – Н-нет, это не мох. Это шевелится земля.
– Четыре! Пять!
Тело Сергея напряглось так, что Виктору показалось – сейчас жилы не выдержат и порвутся, как гнилые веревки. Но в следующий миг Сергей издал последний тонкий вопль и обмяк. Лицо было мокрым от пота, в уголках рта пузырилась розоватая пена.
– Витя, что с ним было? Что это? Он умер? – губы Кати дрожали.
Виктор прислушался. Сергей дышал едва слышно, но все же дышал.
– Нет. Еще нет. Он в глубоком обмороке.
– О чем он говорил? Я ничего не поняла… Но эти голоса… Господи, я так никогда не пугалась.
Учитель что-то промычал, но никто не понял ни слова.
– Что вы там бубните? – раздраженно спросила Катя.
Старик бросил на Катю злобный взгляд, и стараясь говорить как можно внятнее, повторил:
– Прохор заикался всю жизнь. Ваш друг… Он говорил его голосом.
– Без вас знаем. Уж этот голос я никогда не забуду. Что еще скажете?
– Он говорил, что встретил деда. А тот умер три года назад…
– Это тоже знаем.
– Не перебивайте. Мне тяжело говорить. Вы мне, кажется, зуб выбили… Я вам не успел рассказать… Помните, я дошел до того места, когда Прохор явился в деревню в июне первый раз? Как он вошел в дом, а потом оттуда послышались крики? Так вот… В соседнем доме жила еще одна городская семья. Мужчина, звали его Толей, служил в ОМОНе. Здоровый такой парень был. И заядлый охотник. Двустволочка, которую вы у меня отняли – его. Когда, значит, началась вся эта кутерьма, он выскочил из дома. В трусах и с ружьем. Мда… Смельчак. Он крикнул что-то, но я не расслышал, что именно. Зато Прохор расслышал. И вышел на крыльцо. Он был весь залит кровью. Просто весь, понимаете? Будто купался в ней. Он вышел на крыльцо и начал спускаться по ступенькам. Медленно так. В доме уже не кричали. Только стонал кто-то. Вроде, женщина, но я мог и ослышаться. Толя велел Прохору остановиться, предупредил, что будет стрелять. Тот, разумеется, и не подумал. Тогда Толя выстрелил из одного ствола… Нервишки, видать не выдержали. Оно и понятно – видок у Прохора был тот еще. Высоченный, худющий, в чем мать родила, еще и кровью заляпан весь. Тут кто угодно струхнет да выстрелит. Вот Толик и пальнул… Богом клянусь, он попал прямо в грудь. Ее всю аж разворотило, ошметки какие-то во все стороны полетели. Прохора отбросило к стене дома. Но он не упал, нет. Отлепился от стены и снова пошел на Толю. Как ни в чем не бывало, улавливаете? Словно не всадили в него с десяти шагов заряд дроби. Толя попятился, потом выстрелил еще раз. Да, видно, рука дрогнула. Только бок зацепил. Дробь вырвала клок мяса. Будто ножом отхватили. Тут Прохор остановился и что-то сказал. Тихо сказал, я даже голоса его не услышал. Но Толик вдруг гаркнул: «Батя, прости!», швырнул ружье и бросился к Прохору, словно хотел обнять. Ну, дальше рассказывать не нужно, я думаю…
Старик замолк и осторожно коснулся челюсти. По его лицу было видно, что хоть пришлось ему нелегко, он доволен тем впечатлением, которое произвел рассказ на Катю.
Потрясенная девушка обернулась к Виктору:
– Витя, ты слышал? Витя, что с тобой?!
Все это время Виктор просидел молча, рассеянно поглаживая по голове Сергея. Он словно выпал из реальности. Окружающий мир перестал существовать. В голове гулким эхом перекатывались последние слова Сергея, которые он выкрикнул звонким мальчишеским голосом. «Н-нет, это не мох. Это шевелится земля». Шевелится земля… Сами слова ничего Виктору не говорили. Но они стальным крюком зацепили засунутый в самый дальний угол склада под названием «память», ящичек с воспоминаниями детства и потащили его из-под груды других коробок, грозя обвалить их ровные штабеля. У Виктора было ощущение, что эти незнакомые, лишенные для него сейчас всякого смысла слова, на самом деле должны значить гораздо больше. Они просто обязаны быть связаны с чем-то давно позабытым – человеком, ситуацией, явлением, не важно. Он словно схватился за тонкую прочную нить, но понятия не имел, что находится на обоих ее концах. Они терялись в непроглядном мраке, но сомнений не было – там что-то есть, что-то очень важное. И он снова и снова повторял про себя это словосочетание, надеясь, что подсознание рано или поздно откликнется и вытолкнет на поверхность нужный образ, запечатленный когда-то в памяти. Но Катин голос вывел его из оцепенения, когда, казалось, он был совсем близок к тому, чтобы вспомнить…
– Витя, ты в порядке? На тебе лица нет!
– Все нормально, – пробормотал Виктор. – Все хорошо. Я просто…
Его прервал Сергей:
– Витек, мне холодно. Ног не чувствую. Почему так холодно, Витек?
– Тихо, тихо, Сережа, не болтай. Полежи спокойно. На, выпей немного, – он поднес к губам друга бутылку.
Тот сделал маленький глоток и тяжело закашлялся.
– Не давали бы вы ему пить, – не выдержал учитель.
– Посидели бы вы молча, – в тон ему ответил Виктор, но бутылку закрыл. – Ну как, Сережа, полегче?
– Да не сказал бы, – вяло улыбнулся Сергей, и улыбку тотчас сменила гримаса боли. – Горит все… Витя, что со мной было? Я все вспомнил, понимаешь? Как будто только что это произошло…
Виктор немного удивился. Обычно человек не помнит ничего из того, что происходило, пока он пребывал в гипнотическом сне. Грубо говоря, каким уснул, таким и проснулся. Но здесь творилась такая чертовщина, что на подобную мелочь можно было не обращать внимания.
– Ты должен знать, Витек… Мне кажется, это очень важно, – Сергей вдруг впал в лихорадочное возбуждение. Взгляд прояснился, щеки порозовели, он даже попытался поднять голову, но сил на это не хватило и он ограничился тем, что здоровой рукой легко сжал руку Виктора. – Это я поджег деревню. Поджег, чтобы вы вышли из домов.
– Я знаю, знаю, – мягко сказал Виктор. – Успокойся, Серега, тебе не нужно сейчас болтать.
– Брось, мне гораздо лучше. Но я не сам это сделал, то есть сам, но меня заставили… Я был словно под гипнозом, понимаешь? Только очень сильным. Намного сильнее, чем то, что ты со мной делал… Боже мой, я принял его за деда. За Афанасия, представляешь? Он внушил мне, что передо мной мой дед. И я его послушался. Там еще что-то нехорошее было. Я не помню, что именно… Будто кроме того, кто прикинулся дедом, был еще кто-то… Не могу сказать, все слова растерял. Оно как будто забралось мне в голову. Я, Господи ты боже мой, слышал мысли… нет, думал, как думает оно, видел его глазами… Это ужасно. Да, я видел вас… Вернее Катю и какого-то старика, они сидели в доме… Мухи, так вас называл дед, и то, что было с ним. Тебя, Витя я не видел, и ненавидел тебя за это. Знал, что ты где-то поблизости, но видеть не мог. И ненавидел… А потом… потом дед сказал, чтобы я взял бензин и поджег всю деревню. И я послушался. Не мог не послушаться. Они управляли мной…
