Людмила Сурская - Оборотень
Давно угас этот такой неспокойный для обитателей усадьбы день, и густой вечер осенил окна. Только Сержу не спалось, он боялся ночи. Ночью всегда наступает осложнение. Так и есть поднялась температура, и княжна заметалась в горячке. Пересохшими губами зовя добермана. Барон всю ночь не сомкнул глаз, проведя время на стуле у её изголовья и будучи на чеку или стоя у окна и не спуская глаз с застрявшего в ветвях серпа месяца. Так и встретил рассвет.
— Господи, как наворожили ей на ту собаку, — ворчала нянька, горестно вздыхая, — уже столько сердечная на себя из-за неё проклятущей приняла и опять зовёт.
К утру жар спал, опасность отпустила и Таня уснула. Сергей прилёг рядом и, обняв жену, тоже задремал. Очнулся от того, что Таня пыталась высвободиться из его рук. Не расслабляя хватки, он виновато улыбнувшись ей, потёрся щекой о её щеку, и жадно разыскав её губы, прильнул. На него глянули ещё блестящие от горячки, насторожённые глаза. Он приготовился с чего начать этот не лёгкий разговор, но вымолвить сейчас ничего не смог. Просто улыбался и смотрел на неё. Она, высвободив губы, жадно проглотила сухой комок. Он понял, что она хочет пить, и метнулся за чашкой с шиповником. Таня торопливо выпила и отвернулась. "Не хочет говорить, хоть и спасла жизнь", — понял он. Нянька принесла бульон и принялась кормить, а Сергей вышел, чтоб не мешать. С одной стороны было радостно, что так обошлось с ранением, а с другой стороны сердце щемило, он чувствовал так просто с ней примирение не пройдёт.
— Ваше сиятельство, что там? — завидев его, сдёрнув с головы картуз, подошёл Митрич.
— Если ты про ранение, то беда миновала, а всё остальное не приведи Господь. — Скользнув взглядом по нему, вздохнул барон.
— Отойдёт, — попробовал утешить он. — Чем же вы её так обидели?
— А об чём она говорила?
— Плакала и твердила, что не любите её горемычную. Женились жалеючи. Так ли это, сударь?
Может и надо бы с тем согласиться, но кровь ударила ему в голову, Серж принялся разубеждать:
— Безусловно не так. Ты же сам видишь. Мне кажется, я здорово влип. Жизни себя лишить хотел, но не могу я ей дать то, что она с меня хочет вытянуть. И именно потому, что люблю. Я, перешагнув через себя, предложил купить ей любовника, а она осерчала и уехала. По-твоему я болван?
Митрич похлопал удивлёнными глазами.
— А то!… Ну, вы и придумали сударь! Ещё бы она не осерчала. Вы просто дурак! Да она запросто может не говорить с вами вообще. Сочинить такое. Голова что ли у вас помутилась. Как хотите себе, но это мне не по душе. Что вам мешает быть счастливыми, в толк не возьму. Ну, проконсультируйтесь у камелий, как уберечься от ребёнка и радуйтесь себе.
Он прошёлся перед Митричем туда-сюда. Одной ладонью въехал в другую.
— А что мне остаётся делать. К тому же, относительно твоего совета, если случиться ошибка и ребёнок всё же появится. Вот что тогда? Это же риск, понимаешь ли ты, риск…
Митрич сморщил лоб изображая задумчивость и всё же не отступил от своего.
— Сударь, а это как… мучить друг дружку. Настоятельно прошу, ваше сиятельство, подумайте над моими словами. Не было бы у вас удачи в жизни или счастьем Бог обошёл, тогда б мне понятна была ваша дурь, а так увольте. Всё есть, только живи мил человек, ан нет, он из простого вопроса головную боль себе и бабе сочинил…
— Митрич, я в растерянности…
А бывший садовник в те колебания тут же подсыпал соли.
— Потеряете хорошую, любящую вас душу, а ни за грош. По своему упорству и дури. На кой чёрт, прости господи, вы упираетесь.
Барон сверкнул на него возбуждённым взглядом.
— Митрич, тебе нельзя давать возможности говорить. Потом заглушку не закроешь.
Митрича действительно было уже не остановить.
— Годы ваши молодые, а нрав начинает портиться от размытости мышления, обрубите уж конец этой чёрной полосе, — пробурчал он в след удаляющемуся барону. — Что за жизнь себе придумали: ни уму, ни сердцу. Что за равнодушие, потеряете же милое любящее существо.
— Доболтаешься, попадёшь куда Макар телят не гонял, — пригрозил он ему, поднимаясь в спальню. Таня, отвернувшись, делала вид, что спит. Серж вернулся и, чмокнув её в голоё плечо, лёг рядом. Демонстрируя, что всё в порядке вещей. Но она даже не повела бровью, лежала, как каменная. Так прошло пару дней. Только однажды, она, не выдержав, сказала ему: "Сделайте милость, оставьте меня!" Барон, пропустив это мимо ушей, попробовал вновь изобразить полный порядок в их отношениях. Но, поднявшись с обедом к ней, нашёл дверь запертой. Неприятная неожиданность его удивила. Он обеими руками ухватился за витую массивную ручку и потянул на себя, но… "Чёрт, что за напастье… Может, замок сломался…"- подумал он.
— Таня, я не могу открыть дверь, — прокричал он ей.
— Уходи, — послышался из-за двери вялый голос жены. — Я закрыла её на ключ.
— То есть как?! — напрягся Серж. — Танюша…. Не надо так, ягодка моя.
— Найди себе кровать в другом месте… Рядом с собой я не хочу тебя видеть.
Стучать и поднимать шум, было глупо. Барон, передав поднос с едой для неё прислуживающей девке, ушёл к Митричу. Ошеломлённый таким её поведением, он чуть не плакал от обиды. Опустившись на лавочку, сжал голову в тисках рук. Грудь его вздымалась.
— Что дышите, как… лев? — не удержался опять, чтоб не всунуться тот.
— Скажи лучше, как загнанная собака, — разъярился он.
Но Митрич не настроенный на ругань сочувственно спросил:
— Плохо?
— Митрич, ты даже не представляешь насколько… — Обиженно посопел Серж, собираясь ещё что-то сказать, но осёкся на полуслове. Жаловаться для него непривычное дело.
— На представлять не претендую, но догадываюсь.
— Закрыла дверь. Не ломать же, — буркнул барон.
— Езжайте — ка вы пока домой. Оденетесь, как подобает. С камелиями потолкуйте и она глядишь остынет. Распетушилась сладу нет.
— Я не могу… Не могу поддаваться на её уловки.
Митрич осерчал.
— А…, с чего у меня должно брюхо болеть. Ваше дело. В конце-то концов, делайте как знаете…
Такой пыл Митрича загнал барона в тупик.
— Может, ты и прав, Митрич, — пошёл на попятную он. — Пожалуй так и сделаю.
Глава 33.
Убедившись в том, что дело пошло на поправку, барон ускакал в Москву. Мысль проконсультироваться с камелиями засела в мозгу, и он решил попробовать. А когда вернулся из Москвы в поместье, был поражён тишиной. На лавочке в саду сидела, вытирая глаза от бегущих слёз, и сморкаясь, в непомерно большой платочек старая нянька.
— Сергей Генрихович, разве вы не с княжной, аль забыли что?
— Что? Где она? — напугался он. "У меня от неё голова пойдёт кругом!"
