Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи

Не делай этого. Помоги нам.

Джако осторожно подхватил наркоманку за локоть и показал в темноту за приоткрытой дверью.

– Да, пришли. Сюда.

– Только минет, – прошептала женщина. – Я больше ничего не делаю, когда… он рядом, – кивнула она на мальчишку, который начал храпеть.

– Конечно, конечно.

Джако завел наркоманку, вроде бы вернувшуюся в реальность, в ризницу. Со сводов и колонн серыми косами свисали гирлянды паутины. Сквозь желтые стекла окон внутрь просачивался свет звезд и темно-синее свечение ночи.

Помоги. Голооод. И я. Помогу. Тебе. Молодой. Живой. Всегдаааа, – услышал Джако голос в своей голове, шагая вперед, за трещиной по пятам, между скамейками и валявшимися на полу канделябрами. Пару раз женщина, плетущаяся следом, как тень, спрашивала, куда они идут, но старик молчал, пока не привел ее к центральному нефу, к краю пропасти, из которой вырывалось горячее влажное дыхание. Нож по-прежнему у него за поясом брюк?

Да.

– Ч-что это за место, черт подери? Что за дырка в полу? Зачем ты меня сюда притащил? – накинулась на него наркоманка. Через плечо Джако она разглядывала колодец тьмы – сердце и душу старого района. Тем временем малыш проснулся, закричал, стал дергать ножками, скрести пальцами щеки и неистово закатывать глаза, как будто ему приснился кошмар. За происходящим с отрешенным видом наблюдало распятие, которое выглядывало из-за мрачного пыльного алтаря.

– Это заброшенная церковь. Я кое-что хочу показать тебе, подойди поближе. Это просто… интересное место, – соврал Джако. – Не бойся.

– Что это за дыра? Мне… мне не нравится здесь… Я ухожу.

Наркоманка сделала несколько шагов назад, подошла к коляске. Потом остановилась и стала покачиваться на месте, все еще находясь под действием наркотиков. Из пропасти поднимались ниточки тьмы, похожие на дым только что погасших свечей. Глаза женщины заблестели, наполнились ужасом. А потом остекленели от тошнотворного животного страха, когда из недр церкви поднялся низкий, непрерывный гул, от которого задрожали нефы.

– Не бойся, – сказал Джако, приближаясь к ней.

Она хотела убежать, увезти сына из этого места, но лишь опрокинула коляску и рухнула на пол, на мозаичную плитку. Ребенок, оказавшийся под перевернутой коляской, завопил во все горло. Джако шагнул вперед и, взглянув на свою правую руку, с ужасом обнаружил, что в ней зажат нож.

Пропасть издала какой-то звук, закашляла, и во все стороны от нее побежала паутина трещин, а в голове у старика раздался голос:

Сейчас. Сейчааас! Помогиии! СЕЙЧАААС!

Что-то внутри Джако задрожало, воспротивилось и попыталось дать отпор, но тщетно. Широкими шагами он подошел к наркоманке, которая ползала по полу, пытаясь приподнять коляску и понять, не ушибся ли ребенок.

Джако казалось, что он смотрит кино.

Первый удар пришелся под колено, и наркоманка зарычала от боли, как раненый зверь. Темно-красная кровь веером брызнула на изображение последнего стояния Крестного Пути, обагрив тело Иисуса, положенное в гроб. Обезумев от ужаса, несчастная обнаружила, что ее окружают трещины, которые с шипением всасывают вытекшую на пол кровь, как ливневая канализация – струи дождя.

Второй удар перерезал ахиллово сухожилие на другой ноге. Фрииип – раздался какой-то «жидкий» звук. Тогда она начала осыпать Джако оскорблениями, а потом умолять о пощаде.

– Пес, пес, проклятый старый мерзавец! Зачем тебе это? Зачем? Не тронь ребенка, пожалуйста, не трогай Луку, пожалуйста, я сделаю все, что ты хочешь, только не трогай нас, что хочешь, что хочешь, только не убивай меня…

Третьим и последним ударом, нанесенным сверху вниз, Джако отрубил своей жертве нос, сделав обезображенное наркотиками лицо точь-в-точь похожим на жуткую физиономию скелета.

Трещины исторгли песнь ликования из своих недр.

Из пропасти показалась часть сущности, которая царила под землей, и Джако знал: если он сейчас обернется и посмотрит на это исчадие, явившееся из глубин древности, то сразу же сойдет с ума.

Наркоманка глянула в бездну – и потеряла рассудок. Начала блевать, смеяться и молоть какую-то чепуху, а из треугольного обрубка носа, как гейзер, фонтанировал зеленый поток. Несмотря на раны в колене и щиколотке, она схватила Джако за штаны, вцепилась ногтями в ногу и попыталась укусить его за ляжку.

Старик несколько раз ударил ножом куда придется.

– Сдохни сдохни сдохни! – орала наркоманка, но с каждым ударом ее дикие вопли становились все тише. Когда ей отрезало левый мизинец, она перестала сопротивляться. Джако выронил нож, схватил ее за волосы, закрыл глаза и потащил к пропасти, словно это не человек, а мешок картошки. Живая ноша, жертва ужаса и безумия почти сразу перестала извиваться.

Но хохотать и кричать – нет.

Все закончилось ошеломляюще быстро, словно пронесшаяся гроза. Джако почувствовал, как со всех сторон закручиваются вихри тьмы, как его касаются чьи-то пальцы, увидел, что по полу, шевеля щупальцами, ползут сгустки мрака, и нечеловеческим усилием швырнул наркоманку в пропасть, дернув за волосы и вырвав клочья волос вместе с кожей. Услышал стук бьющегося о стены тела, хруст костей, напоминавший щелканье пупырышек на пленке, удар (наверное, о дно) и удовлетворенный смех. И представил себе, как вокруг тела наркоманки в мрачных глубинах летают тучи голодной тьмы, освежовывая его и унося вопли ввысь.

Джакооо. Спасибо.

Наконец все стихло.

Старик покачнулся и отошел от края пропасти. Ноги, словно сделанные из папье-маше, едва его держали. Но Джако помнил самое главное: не смотри, не открывай глаза. Что же стало с ребенком, почему не слышно его плача? Малыша было очень жалко. Дойдя почти до выхода из ризницы, он наощупь нашел колонну, спрятался за ней, приоткрыл глаза и посмотрел в ту сторону, где упала коляска. На этом месте ничего не было, кроме ужасного пятна на полу – примерно так же выглядела вязкая жидкость, которой трещина кормила его по ночам.

Измученный голодом и чувством вины, Джако согнулся чуть не в три погибели.

Но что сделано, то сделано, сказал он себе. Надо возвращаться домой, с надеждой, что трещина снова даст ему еды. Нужно поесть как можно скорее, иначе он умрет. А умирать Джако не хотел. Не хотел оказаться там, в этих трещинах, вместо с Пьерой, Валентино и другими умершими жителями района.

В пропасти что-то начало медленно пульсировать.

Джако понял – это подношение понравилось тому, что жило внизу, очень понравилось. Видимо, жажда этого существа оставаться молодым и энергичным неиссякаема, как и у него. Из недр церкви Святого Духа до него доносились голоса людей и крики животных, радостный плач и хлопанье крыльев – слишком больших, чтобы принадлежать голубям. Джако чувствовал, что обитатель колодца окреп, набрался сил, и это пугало старика. Теперь, когда существо перестало в нем нуждаться, оно оставит его умирать в одиночестве в унылой квартирке?

Джако вышел из церкви, стены которой дрожали от урчания насытившей тьмы, и тяжело дыша поспешил домой. Поначалу он слышал, что за ним увязалась Барби, но стук ее когтей постепенно затерялся в лабиринте улиц и переулков Розеллы, как отголосок неприятного сна, как выцветшее со временем воспоминание.

Асфальт под ногами всю дорогу дрожал. Так бывает, когда под землей проносится поезд метро или тяжелый грузовик мчится зимней ночью по пустынным улицам. Но Джако знал, что эпицентр толчков находится под церковью Святого Духа. Интересно, чувствуют ли вибрацию другие жители района?

Добравшись до дома, старик обнаружил, что большие хрустальные люстры в подъезде раскачиваются, как при землетрясении, а лифт не работает. Он несколько раз нажал на кнопку, пока, наконец, не смирился с неизбежностью подниматься пешком на пятый этаж. Видимо, вибрации каким-то образом повредили механизм.

Изнемогая от немыслимой усталости, Джако потащился по лестнице, которая казалась бесконечной. Дойдя до последнего пролета, вдруг вспомнил, что должен принять лекарство, да, а потом увидел на стене трещину, бежавшую в его квартиру. И тут Джако захлестнуло одно лишь желание, которое больше невозможно было сдерживать – невыносимое желание есть, есть, есть. К горлу то и дело подкатывала тошнота, живот скрутило.