Рэй Олдридж - Фильтровщики
Томас щедро плеснул коньяка. – Теперь музыка, – сказал он и открыл панель, за которой Тереза смогла увидеть блеск дорогих на вид стерео компонентов. Звучание наполнило каюту, какая‑то изысканная аранжировка для струнных и духовых, которую Тереза не признала. Она прислонилась спиной к подушке дивана, держа свой бокал так, чтобы вдыхать аромат коньяка. Закрыв глаза, она погрузилась в фантазию: о том, что глянцево‑деревянный интерьер кеча – это сердце некоего огромного и сложного музыкального инструмента, и что она таится в самом его центре, пока он играет.
Возможно, она заснула, потому что когда в следующий раз она открыла глаза, Линда вынимала пустую рюмку коньяка из её онемевшей руки, и Томаса не было. – Уже очень поздно, – прошептала Линда. – Останьтесь с нами.
Тереза почувствовала странную смесь страха и ожидания… а затем разочарования, когда Линда продолжила: – Мы спим в кормовой каюте, но есть одна койка на форпике, вполне удобная. Я постелила там свежее бельё.
– Но…
– Пожалуйста, – сказала Линда настоятельно. – Я не хотела бы отвозить вас на берег сейчас, на ночь глядя. Знаете, после закрытия ресторанов, всякие бродяги выходят из своих укрытий, и шатаются вдоль берега? Я боюсь их; некоторые из них кажутся опасными.
– Не хочу навязываться, – сказала Тереза.
– Нет, нет, – произнесла Линда. – Мы хотим, чтобы вы остались.
Но не в вашей постели, с грустью подумала Тереза.
Она позволила Линда показать ей гостевую каюту, которая была небольшой, но уютной. Через люк над головой поступал прохладный ночной воздух, свечной фонарь отбрасывал блёклый неровный свет на внутреннюю обстановку.
– Спите спокойно, – сказала Линда. Тереза проследила за ее возвращением к главной каюте, сделав паузу перед тем, как затушить огонек лампы. Рассеянный лунный свет сиял через верхний люк; беловолосая женщина раздвинула входные жалюзи и вошла в провал более глубокой темноты.
Койка была удобная и, несмотря на ожидания, Тереза быстро улетела в сон.
Позднее она проснулась, от каких‑то неопределенных, возможно, сладострастных сновидений, немного возбужденная и вспотевшая. Она полежала несколько минут, прежде чем осознала раздающиеся наяву звуки. Они были очень тихими: стоны удовольствия, вздохи, почти рыдание. Тереза приподнялась на локте, повернув голову, чтобы лучше слышать. Громкость звуков нарастала маленькими делениями, и Тереза вспомнила свои мечтания несколько ночей назад. Она заметила, что судну абсолютно безразлично происходящее; никаких любовных волн. Ее воображение попыталось представить себе такой вид любви, который бы не раскачивал лодку, и сразу же яркая и живая картина нарисовалась в её голове. Она заметила, что ее горло пересохло; дыхание стало тяжёлым и частым. Её рука скользнула между ног; но затем Тереза решительно вытащила её обратно, перехватив другой, сжимая так сильно, что руки заболели.
Она не знала, что не позволяет ей доставить себе даже такое элементарное удовольствие. Глупость, возможно.
В конце концов, звуки замерли в тишине, и она снова провалилась в сон.
Когда она проснулась, то ощутила, как что‑то двигается по её лицу. Болезненные блики прыгнули в открывающиеся глаза и ослепили её. Потребовалось время, чтобы зрение прояснилось, а затем она с удивлением обнаружила Томаса в её крошечной каюте, который что‑то делал с занавесом. Она вздохнула, и он обернулся к ней.
– Я опоздал, – сказал он. – Тинкер Белл[15] уже потревожила вас.
– Что?
Он резко отдернул занавеску, полностью открывая дорогу ярко светящему солнцу. – Тинкер Белл. Так моряки называют солнечные зайчики, которые проникают через незакрытые порты. Движение корабля заставляет свет танцевать, и, кажется, эти блики всегда находят лица спящей после вахты команды.
– Действительно, – сказала она, и, оглядев себя, увидела смятые в беспорядке простыни, обнажившие её более чем наполовину. Она поспешно прикрыла ноги, но Томас, казалось, ничего не заметил.
– Я подам завтрак на кокпите, – сказал он и ушел.
Разочарование раздражало. Чего она ожидала? Что Томас полезет в её узкую койку и развлечётся с ней? Смешно. Кроме того, даже если бы Тереза была неодолиможеланной, – какая забавная мысль – разгульная ночь, наверно, исчерпала всю его эротическую энергию.
Она оделась и причесалась в кислом самокритичном настроении.
На столе кокпита её ожидала тарелка горячих булочек с корицей.
– Есть апельсиновый сок и кофе, – сказал Томас своим удивительно нейтральным голосом, таким же серьезным, как у стюардов на круизных лайнерах.
Она взяла булочку и стакан апельсинового сока, который выглядел только что выжатым. – Спасибо, – сказала она. – А где Линда?
– Ей нездоровится.
– О, нет. Что случилось? Могу я чем‑то помочь?
Он обратил к ней свои чудные глаза. Она не могла описать их выражение как холод, или пустоту – просто оно было новым для неё, и таким образом не классифицируемым. – Нет, вы не можете помочь. Пока нет.
Это заявление показалось таким странным, что она немного испугалась. Тереза откусила от булочки, потягивая сок. Отметила, наконец, как хороша гавань в прозрачном спокойствии утра.
– Ну, – сказала она, покончив с завтраком. – Я лучше пойду; сегодня мне на работу.
– Возьмите лодку.
– Но… как вы получите её обратно?
Он сделал отстраненный жест. – Не беспокойтесь. Возможно, один из нас сплавает на берег. Может быть, вы воспользуетесь ею в ваш следующий визит.
– Не уверена, что вам захочется поплавать в этой гавани, – сказала она с небольшой дрожью отвращения. – А я сегодня работаю в «Пучеглазом моряке».
Он пожал плечами, явно безразличный.
Когда Томас помогал ей сесть в лодку, она вспомнила про свои манеры и произнесла: – Спасибо вам за очень приятный вечер. Я действительно получила огромное удовольствие.
– И вы хорошо это помните? – поинтересовался он, сразив её этими очередными очень странными словами.
– Также хорошо, как что‑либо, – сказала она.
Похоже, ответ ему понравился. По крайней мере, создалось впечатление, что его слабая улыбка усилилась.
В ресторане было необычайно оживленно, чему немало посодействовала временная отлучка Морячка, но к закрытию бизнес не клеился.
На открытой площадке задержалась молодая пара, полная романтических вздохов. Они держались за руки и утопали друг в друге глазами. Тереза не торопила их, предчувствуя большие чаевые. Она ждала в самом дальнем углу площадки и смотрела на «Розмари», которая, создалось впечатление, в течение вечера перенесла место стоянки. Иллюзия или нет, но казалось, что старый белый кеч подплыл совсем близко, и, возможно, всего в ста футах[16] от неё. Иллюминаторы и фонарь было темны, от корабля веяло атмосферой запустения и заброшенности. Тереза впала в настроение неопределенной жалости к себе.
