Челси Ярбро - Дорога затмения
— Да неужели? — поднял бровь Сен-Жермен. — Любопытно слышать высказывание таоистского толка от столь ревностного приверженца принципов Канга Фу-Цзы.
Куан Сан-Же наклонил голову, довольный тем, что беседа сворачивает в привычную колею.
— Все мы знаем, что таоисты слепы в своем рвении к поискам истины. Они не соизмеряют свои выводы с устоями, гарантирующими нашему обществу спокойное и размеренное течение жизни.
— Прискорбно, — кивнул Сен-Жермен, хотя уголки его губ подозрительно дернулись.
— О да, весьма прискорбно, весьма — подтвердил совершенно серьезно ученый. — Хотя не всегда легко уяснить, каким, например, образом поведение полевых сверчков, которых я изучаю, может соотноситься с укладом и традициями нашего общества.
Сен-Жермен встал.
— Мой драгоценный друг, мне доставило бы не соизмеримое ни с чем удовольствие ваше согласие подняться со мной в другую гостиную, где уже приготовлено легкое угощение. Мы смогли бы продолжить нашу беседу в более располагающей к ней обстановке.
— Беседа с образованным человеком приятна в любой обстановке, — произнес, вставая с кресла, Куан Сан-Же. — Но так как я пробудился сегодня раненько и ушел из дому довольно давно, то слегка закусить будет совсем не лишним.
Они пересекли вестибюль, направляясь к лестничной клетке, в проеме которой висел гигантский светильник из красной меди, заливавший странным розовым светом стены просторного помещения. Этот свет окрашивал в розовое и стекла узких высоких окон, располагавшихся по обе стороны от парадных дверей.
— Во всем Ло-Янге, пожалуй, не сыщешь дома, подобного вашему, — заметил ученый.
— Возможно, вы правы, — откликнулся Сен-Жермен.
— Что побудило вас устроить такие окна?
— Это западная манера, очень практичная, к тому же они создают настроение.
— А этот фонарь? — Куан Сан-Же сознавал, что ведет себя не очень-то вежливо, но рамки правил хорошего тона — плохое подспорье для любознательности, приходилось их нарушать.
— Замысел — мой, на исполнение повлияли веяния различных культур: немного греческой, немного французской, немного мавританской и капля египетской.
Он ответил, почти не задумываясь, но в его памяти мозаичными пятнами вдруг загорелись воспоминания. Афины… Алкивиад, отбивающий фаллосы у прекрасных мраморных изваяний… Сколько же лет минуло с той поры? Была также и Франция. О-ля-Шапелль, монотонные распевы монахов. И малограмотный косноязычный мужчина в пурпурном плаще, распекающий горстку угрюмых, усталых рыцарей, пропускающих мимо ушей слова своего короля. Испанская Мавритания подарила ему встречу с одним знатным магометанином. Они спорили до хрипоты. Начали с математики и астрономии, а закончили попыткой определить степень воздействия знания на религию. Египет в этой мозаике был самым размытым пятном. Голубоватые сумерки, храм Тота, Нил, гимны жрецов, прославляющих Имхотепа…
— Ши Же-Мэн?
— Да? — Сен-Жермен с трудом оторвал взгляд от светильника и обернулся к ученому. — Простите меня. Боюсь, ваш вопрос пробудил во мне много такого, о чем я уже и думать забыл.
Куан Сан-Же понимающе закивал и, поднимаясь по лестнице, нараспев процитировал подходящий случаю стих Ли По.
Верхняя гостиная, несмотря на свои небольшие размеры, тесной совсем не казалась — возможно, из-за отсутствия лишней мебели или благодаря тому, что двери, ведущие на террасу, были распахнуты. Ниже покачивались кроны садовых деревьев, шелест листвы их сплетался с нежным журчанием ручейка. Стены уютного, располагающего к отдохновению помещения украшали два мозаичных панно. Даже в Константинополе, где Сен-Жермен их приобрел, они вызывали восхищение многих, немудрено, что китайский ученый с нескрываемым интересом воззрился на них.
Сен-Жермен выбрал столик, стоявший подальше от света, сел в широкое кресло, походившее на миниатюрный диванчик, и откинулся на подушки, жестом приглашая гостя последовать своему примеру.
— Весьма необычное исполнение, — заметил, усаживаясь, Сан-Же. — Пребывание в вашем доме подобно путешествию по Великому шелковому пути.
Он также откинулся на подушки, принимая свободную позу, и вдруг заявил без всякого перехода:
— Глупо было переводить правительство в Кай-Фенг. Наступит время, когда кабинет министров пожалеет об этом. Ло-Янг не один век являлся центром империи. Разве Кай-Фенг чем-то лучше? Ничем.
Сен-Жермен знал, что так думает не только Сан-Же. Правда, Ло-Янг утратил свое административное первенство довольно давно, однако амбиции прежних лет были тут живы.
Еще Сен-Жермен понял, что гость далеко не сразу подберется к вопросам, с какими пришел, а потому счел возможным заметить:
— Такое случалось со многими великими городами. Взять Рим, чью славу сейчас затмевает Константинополь. Мне думается, перевес этот временный, и Рим еще за себя постоит.
— Ведь это все западные города, не так ли? — тактично осведомился ученый.
— Ну разумеется. Рим опирается на традиции, он возрождался не раз и не два. Уверен, что и Ло-Янг обретет былое величие, если… если только монголы вконец не разрушат вашу страну.
— Монголы! — Куан Сан-Же саркастически усмехнулся. — Да, они побивают селян, но регулярная армия легко расправляется с ними. — Он помолчал. — Это показывают некорректные действия некоторых наших военачальников, порой самовольно затевающих вылазки против врага. Так, например, генерал Ши Пай-Канг лично повел в бой лучников и кавалерию, когда у него под боком варвары сожгли несколько деревень. Трибуналу пришлось казнить его за такое самоуправство, однако монголы получили хороший урок и — на день или два — попритихли…
Кто-то осторожно поскребся в дверь, затем в комнату вошел Руджиеро. Он поставил поднос на столик и, почтительно поклонившись, сказал:
— Чай, пирожки, пастила с миндалем, мед и фрукты.
Глаза Куана Сан-Же довольно блеснули.
— Замечательно, замечательно. — Ученый жестом позволил слуге удалиться, что тот и сделал, получив от хозяина подтверждающий знак. — Вы присоединитесь ко мне?
Сен-Жермен качнул головой.
— Я ел недавно. Благодарю. — Он наклонился, чтобы налить гостю чаю, и вновь откинулся на подушки. — Что же еще вас беспокоит, мой друг?
— Многое, — уклончиво ответил Сан-Же, внутренне протестуя против такой спешки. — У вас великолепные повара.
— Я передам им ваши слова, — со вздохом сказал Сен-Жермен. Традиции этой страны порой приводили его в раздражение.
— Прекрасно. — Ученый отправил в рот кусок пастилы и рассмеялся. — Ребенком, — проговорил он после короткой паузы, — я думал, что мед — самая восхитительная пища на свете. Отец показал мне, как отыскивать медоносы, но обращению с пчелами не научил. Я постигал это на собственном опыте.
