Олег Маркеев - Таро Люцифера
Правильно сказано: во многих знаниях, многие и печали. А от тайных знаний — ужас да морок.
Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, яркими пятнышками рассыпался по дороге.
Впереди через колею сиганул заяц, мелькнул серым боком в орешнике и затерялся в чаще.
— Черт ушастый! — Сильвестр вздрогнул. Прихлопнул вожжами по крупу всхрапнувшего от страха коренного. — Эх, не к добру!
Он посмотрел в лес, куда нырнул заяц. И дыхание сперло от страха.
Поверх подлеска, смутно видимые на фоне темной чащи, на него смотрели всадники в темно-зеленых мундирах. Лихие усы перечеркивали суровые лица над оранжевыми, с зеленой выпушкой, воротниками. Сильвестру показалось, что он разглядел прищуренные глаза под низко надвинутыми кольбаками. Смотрели они недобро, будто целились.
И мелькнула мыслишка, что надо бы равнодушно отвернуться, сделав вид, что ничего не заметил, да ехать себе шагом, авось пронесет. Но руки помимо воли тряхнули вожжи, а из пересохшей глотки вырвался отчаянный крик:
— Н-но, пшел! Пошли, родимые!!
Привстав на козлах, он хлестнул, что было мочи, лошадей. Кони взялись вскачь, тревожно кося черными глазами на перепуганного возницу.
Вся напускная чопорность слетела с Сильвестра, как пух с одуванчика от порыва ветра. Теперь это был просто деревенский мужик, в панике пытающийся спасти свою жизнь, а даст Бог — и барскую.
Князь Козловский, очнувшийся от дикого крика, привстал в коляске и оглянулся. Письменный прибор, грохнув о дно коляски, свалился на дорогу.
Всадники, ломая подлесок, вырвались на дорогу и бросились в погоню, нещадно терзая коней шпорами.
Успевая то и дело оглядываться, Сильвестр нахлестывал коней. Фуражка слетела с его головы, и встречный ветер мгновенно высушил вспотевшее лицо, взбил редкие прилизанные волосы.
Егеря на скаку стали прикладываться к карабинам. Вот один окатил себя облачком дыма, затем второй, третий… Густой утренний воздух дрогнул от гулкого эха выстрелов.
Пуля пробила кожаное сиденье рядом с князем, выбив клок конского волоса. Вторая шмелем прожужжала над плечом Сильвестра.
— Ваше сиятельство, убьют же! — протяжно, как раненый зверь, завыл Сильвестр.
— Гони!! — строго прикрикнул на него князь. В руке он сжимал блокнот и принялся охаживать им Сильвестра по спине, как тот хлестал вожжами спины лошадей. — Гони, шельма! Гони!!
Лес впереди поредел, стал светлым, прозрачным. Сквозь просветы деревьев стало видно широкое поле.
Вырвавшись на простор, конные егеря рассыпались веером, беря коляску в клещи. Офицер, скакавший шагах в десяти впереди всех, вытянул руку с пистолетом. Грохнул выстрел, ствол выплюнул облачко белого дыма, и к ужасу Сильвестра правая лошадь заржала, взбрыкнула, шарахнулась в сторону, увлекая коляску на обочину. Ноги раненной лошади подкосились, и она грянулась оземь, перевернувшись через шею, забилась, путая постромки. Коляска налетела на нее и с треском завалилась на бок.
Князя выбросило из коляски.
В его глазах голубое небо…
И вдруг дневной свет померк, и в страшной темени этой искорками костра быстро угасли осколки адской боли…
Сильвестр прожил чуть дольше.
Он вылетел с козел, как камень из пращи, но упал удачно, успев подставить руки, и, кубарем, покатился по траве. Едва остановившись, перевернулся, привстал на колени. В глазах все плыло, но он успел на четвереньках подобраться к лежащему навзничь князю, вырвать из скрюченных пальцев блокнот и сунуть под сюртук.
Земля задрожала от ударов копыт. Сильвестр поднял голову и успел увидеть летевшего на него французского офицера с занесенной для удара саблей.
Сцепив пальцы в замок, Сильвестр выбросил руки над головой, повернув их ладонями наружу.
— Chez moi, les enfants de la veuve![12] — крикнул он срывающимся голосом. Князь учил, что эта странная фраза способна спасти жизнь. Но крестьянская натура оказалась сильнее тайной науки князя, и Сильвестр шепотом добавил:
— Господи, помилуй!
Офицер, услышав «братский» призыв, на полном скаку осадил коня. Почти ударившись крупом о землю, конь присел, выбросил передние ноги.
Последнее, что увидел Сильвестр — летящая в лицо подкова с блестящими звездочками гвоздей. Летящий металл…
— Mon Dieu![13] — офицер соскочил с коня и бросился к рухнувшему навзничь Сильвестру.
Кровь заливала лицо Сильвестра, сквозь содранную кожу белела теменная кость.
Офицер сорвал с пояса флягу, открыл и опрокинул ее на голову Сильвестра. Вода, окрашиваясь кровью, потекла по лицу.
Сильвестр пришел в себя и, судорожно схватив француза за рукав, прошептал:
— Князь… Qu'avec le prince?[14]
— Malheureusement, il est mort,[15] — ответил офицер, бросив взгляд на распростертое тело Козловского.
— Il est necessaire de supprimer les papiers,[16] — едва слышно сказал Сильвестр, доставая из-за пазухи блокнот.
— Ne s'inquietez pas, je ferai tout,[17] — успокоил его француз, прижав к сердцу правую ладонь.
— Благодарю тебя, брат, — прошептал Сильвестр, уже не осознавая, что перешел на родной язык.
Глаза его закатились, по телу пробежала предсмертная дрожь. Офицер провел ладонью по его лицу, закрывая потухшие глаза…
* * *Егеря, распотрошили дорожные чемоданы князя, рылись в вещах. Офицер, стоял чуть в стороне, спиной к лесу. Никто не заметил отряд казаков, замерший на опушке.
— Опоздали, — простонал Корсаков. — Кто ж знал, что они крюк лесом дадут!
— Ничего, сейчас загнем им салазки, — злым шепотом пообещал Головко. — Выстрелы слышали? Значит, ружья разряжены… Пики к бою, ребята! — скомандовал он.
Они дружно вылетели из леса и, пригнувшись к шеям коней, во весь опор понеслись на французов.
Корсаков скакал впереди своего маленького отряда, чуть отведя саблю в сторону. Как всегда в минуту опасности, он видел себя, как бы, со стороны. И близость смерти только добавляла тревожную, чарующую нотку в красоту батальной сцене. Как на тех картинах, что висели в кабинете деда: распластавшиеся в галопе ярые кони и лихие усачи, как влитые сидящие в седлах; сабли наголо, пороховой дым по земле…
Занятые дележом добычи егеря слишком поздно заметили нападавших. Казаки, с леденящем душу гиканьем, вихрем налетели на заметавшихся французов.
Головко на скаку метнул пику, пронзив рванувшего к лошадям егеря. Выхватил шашку и попытался снести голову второму, но тот парировал удар саблей. Корсаков, подлетевший следом, выстрелом в упор уложил француза.
— Ай, любо!! — по-волчьи ощерился хорунжий.
