Марго Ланаган - Черный сок
Студень выудил из кармана кисет и бумагу. Я фыркнул:
— С твоими легкими!
— После кашля покурить — самый кайф. Оттягивает. — Он положил ладонь на грудь, со свистом втянул сырой воздух и закатил глаза, делая вид, что теряет сознание. Потом посерьезнел и начал методично сворачивать цигарку.
Я вновь приник к окуляру. Картинка была четкой и цветной, как весеннее утро; перекрестье, казалось, было вмонтировано прямо в зрачок. Умница «фьоре» реагировала на каждое движение, как живая, только что сердце не билось.
— На крыльце валить не будем. — Я старался, чтобы голос звучал деловито, без возбуждения. — А то внутри схоронятся. Подождем, когда выйдут на бульвар. Или в парк свернут, еще лучше.
Студень привстал, упираясь спиной в стену, и выглянул в окно.
— Хм-м… — Он снова съехал на корточки и щелкнул зажигалкой, прикуривая. У него были припухшие веки, словно у бандита, и пальцы слегка дрожали. «Он пробы не прошел, Студень твой, — сообщил Пес-Нога. — Больше я о нем ничего не знаю. Но сейчас мужик в порядке, можешь не беспокоиться».
— Некоторые, небось, на крылечке задержатся, — предположил Студень. — Покурить, потрепаться, дернуть для храбрости.
— Ну да, Красный Мотор, Гарри Брехун… Кое-кто из труппы: Колотухи, например, или эти русские, что всегда гуртом ходят.
— Вот бы накрыть скопом! Долбануть из базуки — и привет.
— Если б знать, что всех накроешь! А то грохнем Колотух, а там, глядишь, Отто с Атлантами собирались покурить. Вот совесть будет мучить, что упустили!
— Если большую группу накрыть, — Студень затянулся, и щеки у него ввалились, — то и не будет мучить. Если серьезный урон тварям нанести. Чтоб на сердце тепло стало от вида их трупов.
— Как скажешь, Студень.
У меня на сердце уже давно не было тепло. Наоборот, с каждой акцией холоднее. Железный такой холодок.
Ровно в двенадцать стайка клоунов выпорхнула из двери — в руках сигареты, бутылки с водой, клетчатые платки. Я даже вздрогнул: они казались так близко, что видна была испарина на размалеванных лицах.
— Кучно держатся, это плохо, — комментировал я. — Зато движутся, это хорошо. Вижу Дугальда и Малютку Робинса, остальные — любители. Любителей будем бить?
— Почему нет? Любители — будущие профессионалы. — Студень энергично поскреб макушку. Псориаз крался по опушке его редких волос, готовясь в любую секунду выскочить на лицо и изукрасить его алыми пятнами.
— Продолжают идти группой… Нет, погоди. Разделяются. Малютка откололся. Торопится куда-то.
— С Малютки и начнем. В самый раз, да? Начать с малого. — В голосе Студня не было и тени смеха.
— Точно.
Я взял Малютку на прицел и провел по всему бульвару, почти до Синей улицы. Я знал, что он повернет одним кварталом раньше: на Синей пошаливали хулиганы. Как только он свернул в переулок, и золотисто-розовая фигура ушла из поля зрения остальных, я потянул спуск. «Фьоре» клацнула мягко, как дорогой скоросшиватель. Малютка упал и скрючился червяком.
— Готов!
По спине ледяным ручейком пробежала радость: хорошо, что дело задалось с самого начала.
— Теперь Дугальд. Мразь уродливая. Да еще и педофил.
— Они все такие, — пробормотал я в ответ. Вот уж избавьте меня от этих баек, особенно сейчас. — Ишь, отлить пристроился под деревом.
— Ну и отлично. Бей его! Самый момент. — Студень завозился, подлезая к окну.
Клац! В прицел было видно, как Дугальд изогнулся дугой — и струя тоже изогнулась, подражая хозяину. Он рухнул лицом в грязь.
— Опа, цукахара прогнувшись! — каркнул Студень. — Без бинокля разглядел!
— Ну что, мочим любителей? — Я повел прицелом.
— Не, я передумал. Зачем патроны тратить? Бери крупную рыбку, с именем. — Он достал блокнотик. — Тех, кого мы знаем и любим.
Студень старательно занес в блокнотик два новых имени. Список получался вполне приличный.
— Ну, что там? — спросил он.
— Кто-то в белом, толстый.
— Может, Попугай?
— Я думал, Попугай разноцветное носит. Типа, как попугай.
— Не, теперь он амплуа сменил. Иронизирует, гнида. — Я буквально слышал, как Студень закатывает глаза. — Концептуальный диалог, все такое. Субъект и предикат познания. Противопоставление абсолютной истины системе ее отражений…
— У него парик зеленый, — сказал я, чтобы пресечь поток лапши.
— Значит, не он.
— На нем табличка с именем… Минт Патти.
— Все ясно! Тьфу… Тот еще ублюдок. С гавайской гитарой. «А бананов у нас не-е-ет!..»
— И еще Мистер Глистер.
— Этому сразу мозги вышибай!
— Они вдвоем идут. В сторону Паласа.
— Рядом никого?
— Нет, остальные на Неро двинулись. Эта штука очередями стреляет?
— А то! Переключи — и все дела.
Однако мне хватило и одиночного: клоуны удачно выстроились в затылок.
— На, зацени. — Я отстранился от прицела, дав Студню посмотреть на кучу кроваво-бело-оранжевых тряпок.
— Круто! — похвалил он прокуренным голосом.
Мне нравился запах табачного дыма. Я отчасти понимал Студня, когда он рассуждал о прелести глубоких затяжек. Мне и самому хотелось стать курильщиком, да только момент был неподходящий: слишком много других, более важных расходов. Например, аренда этой винтовки — орудия добра, инструмента для улучшения вселенной.
— О, смотри, поперли! — Студень не отрывался от прицела. — Черный Дрозд, Король Креветка, Игральные Кости… Эх, ракетой бы! Тетька-Мотька… А вот Летающий Брат Оролоджио! Аппетитная группа. Ну, с кого начнем? — Он помотал в воздухе цигаркой; ленты дыма путались в растопыренных пальцах. — И-и, ваше высочество! Решили в булочную завернуть? Зря, зря…
Клац! Умница «фьоре» работала тихо, словно понимая, что шум неуместен.
— А Черный Дроздок задумал, значит, через парк срезать? Хорошая мысль.
Клац! Хватит ли у меня когда-нибудь терпения накопить на собственную «фьоре»?
Студень встал и закашлялся.
— На-ка, сними Костей. Они уже рядом с переулком, куда Дугальд свернул. А то увидят жмура и убегут.
— Сейчас нарисуем.
Я поймал их в перекрестье как раз в тот момент, когда они замерли в испуге. Клац! Клац!
— Потом их тоже кто-нибудь заметит, — бормотал Студень. — А следом и его… Целая дорожка из трупов выстроится, до самого угла. И тогда остальные залягут.
— Ничего, к тому времени достаточно набьем.
— Но выбора-то не будет! Придется валить всех, кто пойдет к переулку.
Я пожал плечами:
— Тоже неплохо.
Мне было плевать, лишь бы размалеванные падали замертво.
— Да, наверное… — вздохнул Студень.
