Август Дерлет - За порогом
Фролин подался вперед.
— И вы в них верите?
Дед улыбнулся неприятной улыбкой.
— По-моему, самоочевидно: на что бы уж там я ни был способен, пертурбации, которые вы наблюдали прошлой ночью, вызваны не мною.
— Да, конечно, — согласился Фролин. — Но какая-нибудь иная сила…
— Нет-нет, остается только установить, кто именно. Запахи воды — знак исчадий Ктулху, но ветра, возможно, говорят, что это Ллойгор, или Итакуа, или Хастур. Но звезды к Хастуру отношения не имеют, — продолжал он. — Так что остаются прочие двое. Значит, это они — оба или кто-то один — ждут за порогом. Я хочу знать, что таится за порогом, если только смогу его отыскать.
Казалось невероятным, что дед рассуждает так беззаботно об этих древних существах, но прозаичный подход сам по себе пугал не меньше, чем события ночи. Временное ощущение надежности, что я испытал при виде деда за завтраком, тут же схлынуло; я вновь ощутил медленно нарастающий страх — как по дороге к усадьбе накануне вечером — и уже пожалел о своих расспросах.
Если дед и видел, что происходит, он ничем этого не выдал. Он продолжал рассуждать в стиле лектора, который преподносит аудитории некое научное исследование. Очевидно, говорил он, есть некая связь между событиями в Инсмуте и внешними, потусторонними контактами Леандра Алвина. Покинул ли Леандр Инсмут изначально из-за тамошнего культа Ктулху или потому, что и у него тоже начались загадочные изменения лица, постигшие так многих жителей проклятого Инсмута? Эти странные лягушачьи черты не на шутку напугали федеральную полицию, что явилась расследовать ситуацию в Инсмуте! Возможно, что и так. В любом случае, оставив культ Ктулху, он уехал в висконсинскую глушь и каким-то образом установил связь с кем-то еще из старейших — будь то Ллойгор или Итакуа, — все они, что характерно, стихии зла. По всей видимости, Леандр Алвин был дурным человеком.
— Если в том и есть правда, — воскликнул я, — тогда разве не следует соблюсти предостережение Леандра? Откажитесь от безумной надежды отыскать этот его порог!
Дед некоторое время разглядывал меня с задумчивой кротостью, но было видно, что моя вспышка его нимало не затронула.
— Ну, раз уж я взялся за это исследование, я намерен дойти до конца. В конце концов, Леандр умер естественной смертью.
— Но, исходя из вашей собственной теории, Леандр с ними общался — с этими тварями, — проговорил я. — А вы — нет. Вы дерзаете вступить в неведомые пределы — к этому все идет! — не задумываясь о том, что за ужасы вас там ждут.
— Когда я ездил в Монголию, ужасов я там нагляделся. Не думал даже, что выберусь с Ленга живым. — Дед задумчиво помолчал и медленно поднялся на ноги. — Нет, я твердо намерен отыскать Леандров порог. Сегодня ночью, чего бы ты ни услышал, попытайся меня не прерывать. Жаль будет, если после стольких трудов твоя запальчивость вновь меня задержит.
— А когда вы отыщете порог, что тогда? — воскликнул я.
— Не уверен, что захочу его переступить.
— Возможно, выбора у вас не будет.
Дед молча поглядел на меня, кротко улыбнулся — и вышел.
III
Даже спустя столько времени мне трудно писать о событиях той катастрофической ночи, так живо приходят они на ум, невзирая на прозаичную обстановку Мискатоникского университета, где столько страшных тайн сокрыто в древних, малоизвестных текстах. И однако ж, чтобы понять последующие широко известные события, необходимо знать, что случилось в ту ночь.
Мы с Фролином большую часть дня исследовали дедовы книги и бумаги, ища подтверждения тем или иным легендам, на которые он намекал в ходе разговоров — не только со мной, но и с Фролином еще до моего приезда. Дедовы труды изобиловали загадочными аллюзиями, но лишь один рассказ имел отношение к нашему запросу: несколько невразумительная история, явно фантастического свойства, касательно исчезновения двух жителей Нельсона, что в Манитобе, и констебля Королевской Северо-Западной конной полиции и их последующее появление: они словно бы упали с неба, замерзшие и либо мертвые, либо умирающие, бормоча про Итакуа или Оседлавшего Ветер и про разные страны Земли, причем при них обнаружились странные предметы, сувениры дальних краев, которых при жизни у них явно не было. История звучала невероятно, и однако ж она была связана с мифологией, столь ясно изложенной в «„Изгое“ и других рассказах» и еще более жутко — в «Пнакотикских рукописях», «Тексте Р’льеха» и кошмарном «Некрономиконе».
Помимо этого, мы не нашли ничего, что бы имело прямое отношение к нашей проблеме, и решили дождаться ночи.
За обедом и за ужином, что в отсутствие четы Хофов приготовил Фролин, дед держался как ни в чем не бывало и ни словом не упоминал о своих странных исследованиях, похвастался только, будто теперь у него есть точные доказательства того, что Леандр сам написал этот безобразный пейзаж на восточной стене. А еще выразил надежду, что теперь, приближаясь к концу расшифровки длинного и невнятного письма Леандра, непременно отыщет ключ к пресловутому порогу, на который автор теперь ссылается все чаще. Встав от стола, дед еще раз торжественно предупредил нас не прерывать его в ночи, под страхом вызвать его крайнее неудовольствие, и удалился в свой кабинет — откуда уже не вышел.
— Ты надеешься уснуть? — спросил меня Фролин, как только мы остались одни.
Я покачал головой.
— О сне не идет и речи. Я даже ложиться не буду.
— Боюсь, если мы станем бодрствовать внизу, ему это не понравится, — возразил Фролин, слегка нахмурившись.
— Тогда я буду у себя, — ответил я. — А ты?
— С тобой, если не возражаешь. Дед вознамерился дойти до конца, и мы ничего не сможем поделать, пока мы ему не понадобимся. Может, позовет…
Я подозревал про себя, что если дед нас и позовет, то будет слишком поздно, но не стал озвучивать свои страхи.
Все началось как накануне вечером — с таинственной музыки: из темноты вокруг дома вдруг зазвучали флейты, набирая силу. Вскоре послышался шум ветра, резко похолодало, раздались завывания. А затем сгустилась атмосфера зла настолько великого, что в комнате стало нечем дышать, — и случилось нечто новое, нечто невыразимо ужасное. Мы с Фролином сидели в темноте; я не потрудился зажечь электрическую свечу, поскольку никакой свет не осветил бы источник всех этих явлений. Я наблюдал за окном и, как только поднялся ветер, снова посмотрел на ряд деревьев, думая, что они наверняка пригнулись под неодолимым натиском бури, но снова — ничего, в недвижном безмолвии ни лист не шелохнется. В небесах — ни облачка, звезды ярко сияют, летние созвездия опускаются к западному горизонту, уступая место в небе автографу осени. Шум ветра неуклонно нарастал, теперь ярился настоящий ураган, но по-прежнему ни движения не потревожило темную линию деревьев на ночном небе.
