Б. Олшеври - Семья вампиров
— Просим, просим!
— Я предполагаю, — продолжал Карл Иванович, — что это пишет один товарищ другому; место отправления, судя по пометке, Венеция.
Письма к Альфу
Письмо первое.
«Милый Альф!
Ты не можешь себе представить, как я счастлив. Мне разрешено, вернее, наконец-то я могу вернуться на родину, которую оставил семилетним мальчиком. До сих пор для меня остается тайной, за что и почему я был отослан из родительского дома.
Я много раз тебе рассказывал, как богато и весело жилось мне в родовом замке отца, но я как-то стеснялся рассказать тебе последние мои впечатления. Сегодня мне хочется это сделать. Не знаю сам, что побуждает меня к тому.
Начинаю я с прекрасного, весеннего вечера. Солнце еще не закатилось, сад благоухал запахом цветов; все домашние после обеда собрались на террасе. Я и малютка Люси, моя сестренка, также присутствовали там. Любимая собака мамы лежала около нас.
Вдруг вошел слуга и доложил отцу, что какой-то незнакомый господин просит разрешения переговорить с отцом. Тот согласился, и на террасе предстал пожилой, совершенно седой господин, одетый в длинное полумонашеское платье. Мне врезались в память его красноватые на выкате глаза и пунцовые губы на бледном лице.
При первых звуках его голоса Нетти, любимая собака матери, вскочила и, ощетинившись, бросилась на него. Она хотела вцепиться в его ноги, но страх перед палкой, которую держал незнакомец, заставил ее отступить.
— Поразительно, что это с нашей Нетти, сказала моя мать. — Извините, — обратилась она к незнакомцу, — это первый раз, чтобы она бросалась на чужих.
— Петро, выведи собаку, — велел отец лакею.
Незнакомец, казалось, не обратил никакого внимания на выходку собаки и с низким поклоном подал отцу большой запечатанный конверт.
Пробежав глазами несколько строк, отец обратился к матери, и начал излагать ей содержание письма. Я, конечно, не понял, о чем шла речь, да и не все слышал. Дело кончилось тем, что отец и мать предложили незнакомцу сесть и изъявили свое согласие на его просьбу. Пропустив первое мимо ушей, незнакомец спросил:
— Когда же вы позволите мне привезти гроб?
— Завтра, если хотите, — ответила мать.
Поклонившись, незнакомец удалился.
О чем говорили отец с матерью, я не разобрал; поминали капеллу, деда, старый портрет, но какую все это имело связь, я тогда не понял.
Вчера мне не удалось закончить письма: пришел Сильвио и уговорил меня ехать прокатиться на Лидо. Вечер был чудесный. Гондола наша тихо скользила по воде. Отблеск заходившего солнца золотил облака. Вокруг нас раздавались пение и музыка с соседних гондол.
Я, настроенный на воспоминание о прошлом, думал о моей матери и ее преждевременной кончине. Она умерла, когда я уже был в Нюрнберге. Как прекрасна она была и как быстро увяла. До сих пор я не знаю, что за болезнь свела ее в могилу. На мои вопросы отец не отвечал, так же как не объяснил мне причин, по которым я был отослан из замка.
— Это желание твоей матери, — был его ответ.
Но почему? — мучился я вопросом. — Она ведь так любила меня?
Я ясно представлял себе мою мать: высокая, стройная, с тяжелыми русыми косами. Голубые глаза любовно и нежно смотрят на меня… Я точно чувствую их… и что же… два глаза смотрят на меня, но это не голубые глаза матери, а жгучие, черные, чьи-то дикие глаза.
Они промелькнули и исчезли… А я не могу их забыть!.. Мне необходимо еще раз увидеть их!..
Пока прощай.
Твой Д.»
Письмо второе.
«Милый Альф!
Вот уже две недели, как я не писал тебе. Представь, я даже не заметил, что прошло так много времени!.. Ты простишь мне, если я скажу, что совершенно безумно, безмерно счастлив!!
Я нашел ее, нашел обладательницу тех черных глаз, что смотрели на меня на Лидо. Глаза эти при свете солнца еще прекраснее. Да и вся она хороша! Возьми любые описания красавиц Венеции, взгляни на картины венецианских мастеров — и ты будешь иметь полное представление, но не о ней, а только о ее тени…
Она знатного рода, но сирота и небогата. Живет под присмотром своей кормилицы; вот и все, что я пока о ней знаю.
Я уже тебе сообщал, что мое невольное изгнание с родины закончилось, и что я теперь могу вернуться в родительский дом. Возвращение мое невесело, так как возможность вернуться я получил только благодаря смерти отца. Много лет я уже не имел известий из родного дома. Отец, под угрозой своего проклятия, запретил мне самовольно явиться в замок: «Когда придет время, я позову тебя».
И вот старый слуга Петре написал мне, что отец скоропостижно скончался от разрыва сердца, как определил врач. Петро в детстве был моим дядькой и отвозил меня в Нюрнберг. Он просил прислать нотариуса для продажи замка и прибавляет, что таково желание отца. О моем возвращении он не говорит ни слова. Точно этого и быть не может…
Нет и нет! Я еду домой, хотя бы это стоило мне жизни! Я хочу наконец знать тайну, что окружает смерть моей матери.
Да и сказать ли тебе, я мечтаю, что поеду туда не один…
Прощай!
Твой Д.»
Письмо третье.
«Милый Альф!
Может ли быть кто-либо несчастнее меня? С семи лет у меня не было матери, и я не знал ее забот и ласк; не было родины; никто меня не любил; ты скажешь, что я жил в довольстве, окруженный достатком. Да, но это не то! Я все же чужой; вот и она прошла вчера мимо меня и даже не взглянула! А я знаю, знаю, что она видела, знала, что я стою за колонной и жду ее взгляда. А прошла мимо. Несчастный я, ты можешь плакать на могиле матери, дя… Я еду, еду домой!
Ты спрашиваешь, о каком гробе я писал тебе в первом письме. Да речь шла о гробе дедушки, который его верный слуга привез на родину из Америки. Как и отчего дед мой попал в Америку и что с ним там было — сказать тебе не смогу. Есть какое-то предание, но детская моя память его не удержала. Совершенно точно знаю только одно: что дед завещал перевезти себя в родовой замок из страны ацтеков…»
— Как ацтеков? — вскричал молодой хозяин. — Но ведь и я родом из Мексики — страны ацтеков, я прямой потомок их, хотя один Бог знает в каком колене.
— Быть может, это тот самый родственник, документов о погребении которого и недостает, чтобы быть введенным в права наследства, — предположил доктор.
— Жаль, что нет здесь нашего нотариуса. Но дальше, дальше, — торопил Гарри.
«На другой день, — опять читал Карл Иванович, — после посещения старика с красными глазами перед вечером в ворота нашего замка въехали дроги, а на них большой черный гроб.
Отец и мать весь день были заняты хлопотами к его принятию. Открыли двери склепа, что выходили из капеллы. Капеллу всю убрали зеленью и свечами, решили пригласить священника. Склеп также очистили от пыли и паутины и на одном из запасных каменных гробов отец приказал высечь надпись с пометкой «Привезен из Америки».