Дэн Симмонс - Дети ночи
Доктор Эймсли издал какой-то хриплый горловой звук, вскоре перешедший во всхлипы. Закрыв глаза рукой, он, пошатываясь, отступил назад и прислонился к тележке, заставленной бутылками с темной жидкостью.
– Платные доноры, – шепотом говорил он сам себе. – Бродяги… наркоманы… проститутки… И это вводят детям в государственных детских домах многоразовыми нестерилизованными шприцами.
Эймсли всхлипывал все громче, затем присел на грязные полотенца, все еще прикрывая глаза рукой. Из груди у него вырвались звуки, похожие на смех.
– Сколько… – начал было он, закашлялся и, наконец, спросил у Фортуны: – Сколько было инфицированных СПИД по оценкам этого самого Патраску?
Фортуна нахмурился, напрягая память.
– Думаю, наверное, он найти восемьсот из первые две тысяча. После этого цифры больше.
Держа ладонь козырьком, Эймсли прошептал:
– Сорок процентов. А сколько здесь… вообще детей в приютах?
Наш гид пожал плечами.
– Министерство здравоохранения говорить, может быть, двести тысяч. Я думаю, больше… может, миллион. Может, больше.
Доктор Эймсли не поднимал глаз и ничего не говорил. Его горловые всхлипы становились все громче, и я понял, что это вовсе не смех, а рыдания.
Глава 5
В предвечерние сумерки мы вшестером выехали в северном направлении, в Сигишоару. Отец О’Рурк остался в приюте в Сибиу. По дороге Фортуна собирался сделать остановку в каком-то маленьком городишке.
– Мистер Трент, вам понравиться Копша-Микэ. Это для вас мы туда заехать.
Продолжая смотреть на проплывающие за окном разрушенные деревни, я спросил:
– Опять приюты?
– Нет-нет. Я хочу сказать, да… в Копша-Микэ есть приют, но мы туда не идем. Это маленький город… шесть тысяч человек. Но это причина вы приехать в нашу страну, да?
Я все же повернулся посмотреть на него.
– Промышленность? Фортуна засмеялся.
– Ах да… Копша-Микэ очень промышленный город. Как очень многие наши города. А этот так близко от Си-гишоары, где родился Темный Советник товарища Чау-шеску.
– Темный Советник, – повторил я. – Что за чертовщину вы несете? Хотите сказать, что советником у Чау-шеску был Влад Цепеш?
Гид промолчал.
Сигишоара – это прекрасно сохранившийся средневековый город, где даже автомобиль на узких мощеных улочках выглядит чудовищем из другого мира. Холмы вокруг Сигишоары усеяны полуразрушенными башнями и укреплениями, которые по живописности не идут ни в какое сравнение с полудюжиной сохранившихся в Тран-сильвании замков, выдававшихся впечатлительным туристам с твердой валютой за замки Дракулы. Но старый дом на Музейной площади действительно был местом рождения Влада Дракулы, где он жил с 1431 по 1435 год. Когда я видел этот дом много лет тому назад, наверху был ресторан, а внизу – винный подвал.
Фортуна потянулся и отправился на поиски съестного. Доктор Эймсли, слышавший наш разговор, подсел ко мне.
– Вы верите этому человеку? – шепотом спросил он. – Теперь он готов рассказывать вам страшилки про Дракулу. Господи Иисусе!
Я кивнул и стал смотреть на горы и долины, в серой монотонности проплывавшие за окном. Здесь ощущалась некая первозданность, какой я не встречал нигде в мире, хоть и посетил бессчетное множество стран. Горные склоны, глубокие расселины и деревья казались бесформенными, искореженными – будто нечто, пытающееся вырваться с картин Иеронима Босха.
– Я бы предпочел иметь дело с Дракулой, – продолжал милейший доктор. – Попробуйте представить, мистер Трент… Если бы мы объявили, что Влад Прокалыва-тель жив и терзает в Трансильвании людей, тогда… черт возьми… сюда примчались бы десятки тысяч репортеров. Станции спутниковой связи на городской площади в Си-биу стали бы передавать сообщения по всем каналам новостей в Америке. Весь мир затаил бы дыхание от любопытства… Но то, что происходит в реальности, десятки тысяч погибших мужчин и женщин, сотни тысяч детей, брошенных в приюты, где их ждет… Черт возьми!.. Я кивнул, не глядя на него.
– Обыденность зла, – прошептал я.
– Что?
– Обыденность зла. – С мрачной улыбкой я повернулся к врачу: – Дракула стал бы сенсацией. А положение сотен тысяч жертв политического безумия, бюрократизма, глупости – это просто… неудобство.
В Копша-Микэ мы приехали незадолго до наступления темноты, и я сразу же понял, почему это «мой» город. На время получасовой стоянки Уэкслер, Эймсли и Пэксли остались в поезде; только у Карла Берри и у меня здесь были дела. Фортуна вел нас.
Деревня – для города это поселение было слишком мало – расположилась в широкой долине меж старых гор. На склонах лежал снег, но черный. Черными были и сосульки, свисавшие с крыш. Под ногами, на немощеных дорогах черно-серая слякоть. И все закрывала непрозрачная пелена черного воздуха, будто в свете умирающего дня порхали мириады микроскопических мотыльков. Навстречу шли мужчины и женщины в черных пальто и шалях. Они тащили за собой тяжелые тележки или вели за руку детей, и лица у этих людей были тоже черными. В центре деревни я обнаружил, что мы все пробираемся по слою пепла и сажи толщиной не меньше трех дюймов. Я видел действующие вулканы в Южной Америке и в других местах, где пепел и полночное небо выглядели точно так же.
– Это… как вы это говорить… завод автопокрышек, – сказал Раду Фортуна, показывая рукой в сторону черного промышленного комплекса, напоминавшего разлегшегося дракона. – Он делать черный порошок для резиновые изделия… Работает двадцать четыре часа в сутки. Небо здесь всегда такое… – Он гордым жестом обвел окутавшую все и вся черную мглу. Карл Берри закашлялся.
– Боже милостивый, как только здесь можно жить?
– Здесь долго не жить, – ответил Фортуна. – Большинство старые люди, как вы и я, у них свинцовое отравление. У маленькие дети… как будет это слово? Всегда кашлять?
– Астма, – подсказал Берри.
– Да, у маленькие дети астма. Младенцы рождаться с сердцами… как вы говорить?… реформированные?
– Деформированными, – поправил его Берри.
Я остановился в сотне ярдов от черных заборов и черных стен завода. Вся деревня казалась черным рисунком на сером фоне. Даже свет ламп не пробивался сквозь закопченные сажей окна.
– Почему это «мой» город, Фортуна? – спросил я. Он вытянул руку в сторону завода. Линии его ладони
уже почернели от сажи, а манжет белой рубашки стал серым.
– Чаушеску уже нет. Завод больше не должен делать резиновые вещи для Восточная Германия, Польша, СССР… Вы хотеть делать вещи, которые надо вашей компании? Нет… как вы говорить?… нет структуры по защите окружающей среды… Нет правил, которые запрещать делать вещи так, как вы хотеть, и выбрасывать отходы, куда вы хотеть. Итак, вы хотеть?
