Алексей Атеев - Карты Люцифера
Существовали крупные магазины с немыслимыми для рядового собирателя ценами и одновременно лавки старьевщиков, больше похожие на свалки утиля, где, однако, нередко попадались стоящие вещи. Ценились предметы древнерусского искусства и быта: иконы, литье, перегородчатая эмаль, пелены и шитье бисером, серебряная посуда, украшения, монеты, оружие, старопечатные и рукописные книги, старинные наряды, мебель и многое другое… Одним словом – пена столетий. Бойко шла торговля стариной и на московских рынках, в первую очередь на Сухаревке. Но и собирателей – любителей и профессионалов – было хоть отбавляй. Каждый мог найти себе товар по вкусу и по цене.
В числе коллекционеров были представлены самые разные слои населения Российской империи, начиная от великих князей, через своих посредников пополнявших и без того громадные собрания, и кончая разночинной интеллигенцией вроде писателя и философа Розанова, собиравшего античные монеты. Купцы-старообрядцы приобретали иконы древнего письма, первопечатные часословы и Евангелия, обычные московские мещане собирали, к примеру, поддужные валдайские колокольчики или старинные пивные кружки. Встречались и вовсе странные личности, охотившиеся за амбарными замками или шарманками. Каждый выбирал себе страсть по возможностям и средствам.
После революции подавляющее число коллекций пошло прахом. Людям стало не до собирательства – тут не то что собрание цацек, жизнь бы сохранить. Часть добра еще в первые месяцы была скуплена предприимчивыми иностранцами и вывезена, что-то погибло в пламени революции и Гражданской войны, но большинство вещей просто разошлось по случайным рукам или пылилось в забвении. Правда, и в смутное время потрясений встречались отдельные отчаянные чудаки, не изменившие страсти собирательства. Например, коллекционировали денежные знаки многочисленных правительств, армий и территорий. Свои деньги выпускали даже крошечные городки, вроде Армавира или Шполы, а также мелкие банды, трактиры и мельницы. Не беда, что изготовлены часто они были с помощью цветных карандашей и акварельных красок. Купюры попугайских расцветок имели хождение на определенном, пускай крошечном кусочке бывшей Российской империи, и обеспечивали свою ценность, если верить чернильным надписям на них, «золотым запасом государственного банка». Однако при обнаружении в ходе обыска подобной коллекции могли и к стенке поставить.
Кончилась братоубийственная смута, распустился ядовитый дурман – цветок нэпа. И вновь зажглись стяжательской страстью глаза собирателей. Наступило время – только не зевай. Из укромных уголков стали выплывать собиравшиеся десятилетиями ценности: драгоценный фарфор Попова и Гарднера, изделия мастерских Фаберже, западноевропейская и русская живопись. Стоили эти вещи в сравнении с мировыми ценами гроши. Впереди оказались бойкие иностранцы, воспользовавшиеся доверчивостью и бедственным положением советских людей. Да что там отдельные граждане! Само государство, якобы нуждавшееся в средствах для восстановления и развития экономики страны, развернуло невиданную доселе торговлю национальным достоянием. Из Эрмитажа и других знаменитых музеев в Европу и за океан перекочевывали полотна Тициана и Франца Хальса, драгоценные пасхальные яйца и средневековые фламандские гобелены… Именно отсюда берет свое начало знаменитая коллекция Арманда Хаммера. Однако, как известно: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Частнопредпринимательскую деятельность в сфере антиквариата вскоре прикрыли, хотя, конечно, собирать коллекции не запретили. Если ты известный писатель, академик, орденоносец или знатный стахановец, коллекционируй что угодно, хоть пивные бутылки. Правда, на обычных граждан, испытывающих тягу к собирательству, посматривали косо. Филателистов, например, в конце тридцатых годов поголовно пересажали, заподозрив за страстью к разноцветным проштемпелеванным кусочкам бумаги антисоветчину и шпионаж.
Потом грянула война, и вновь стало не до антиквариата. В блокадном Питере живопись великих мастеров меняли на краюшки хлебца. Однако именно война дала толчок новому интересу к антиквариату. Из поверженной Германии потащили разное добро. Конечно, существовали трофейные команды и комиссии, стоявшие на страже приоритетов государства, и в распределении ценностей строго соблюдалась должностная субординация. Добыча солдата, прихватившего фарфоровую пастушку или пару старинных монет, не шла ни в какое сравнение с добычей генерала или маршала, вывозившего трофейное добро вагонами. Безусловно, не все люди с большими звездами хапали, но это скорее были исключения. Если даже знаменитый писатель-орденоносец, к тому же граф Алексей Толстой приказал разобрать замечательный паркетный пол в каком-то польском замке и вывезти паркет к себе на дачу, что уж тут говорить о советских военачальниках, не получивших в детстве аристократического воспитания. Как бы там ни было, комиссионки наполнились разной «ерундой», среди которой знающие люди выуживали жемчужины.
– Артюша, какое время замечательное на дворе стояло: сорок шестой, сорок седьмой… Только поворачиваться успевай. Понатащили из Берлина столько добра, что казалось – конца-краю не будет. Почти как в двадцать четвертом годе, когда скончался вождь всех рабочих и крестьян, царство ему небесное. Тогда тоже много отличных вещиц всплыло, – рассказывал старец Колычев своему любознательному воспитаннику. – Только в нашем деле не это главное.
– А что? – доверчиво спрашивал Артем.
– Главное не товар, а клиент, – нараспев, как неразумному дитяте, внушал Колычев. – Запомни это, Артюша, и следуй сему правилу, как святой заповеди. При желании можно найти все, что угодно. Хоть Леонардо да Винчи или Рафаэля. Главное, было бы кому продать.
– Неужели и Леонардо? – не верил Артем, от изумления округляя глаза.
– А что ты думаешь! Вполне возможно. Прошло же совсем недавно сообщение в прессе: мол, на Урале, в каком-то там Нижнем Тагиле отыскалось полотно Рафаэля, принадлежавшее некогда не то Строгановым, не то Демидовым. Вот тебе и фунт изюму.
– Если бы ко мне попало подобное полотно, – вслух размышлял Артем, – я бы его себе оставил. Любовался бы…
– Вот и глупость! – ответствовал многоопытный старец. – Собирание собственной коллекции – главная беда торговца антиквариатом. А скажи мне: почему?
– Не могу знать. Объясните, пожалуйста, – вопрошал пытливый юноша.
– А потому, Артюша, – вещал мудрый старьевщик, – что, во-первых, отвлекаются определенные материальные средства, хотя сие не главное. А главное, становишься на скользкую дорожку нелепой одержимости, ведущей бог знает куда. Вот прикинь. Раздобыл ты, к примеру, полотно Рафаэля. Повесил в своей коммунальной комнатухе и любуешься на него. День любуешься, два любуешься… Потом твоя тщеславная душонка не выдерживает. И ты желаешь продемонстрировать шедевр. Кому? Ведь не соседу дяде Васе, для которого что Рафаэль, что Налбандян – все едино. Значит, человеку, который немного маракует в живописи, скорее всего, своему «брату» коллекционеру. И вот уже слух о твоем сокровище гуляет по Москве-матушке. А тут и до греха недалеко. Могут явиться товарищи из органов и конфисковать вещь. Повод найдется. Могут, и того хуже, укокошить лихие людишки. Это крайние полюса, до которых дело может и не дойти. Но главное, друг мой, не в этом. Приобрел одного Рафаэля, захочется следующего. И тут начинается самое страшное. Тебя охватывает всепоглощающая страсть. Ты забываешь обо всем, мечешься в поисках сначала вещи, потом денег… И даже если ты нашел и то и другое, тебя тут же охватывают сомнения: а подлинник ли ты приобрел и не одурачили ли тебя, как ты еще совсем недавно дурил других. Ты пропал. Как говорится: продал дьяволу душу. И при этом ты прекрасно понимаешь, что всех Рафаэлей все равно не купишь. Это относится к любому виду собирательства. Поэтому, уж если жить без него не можешь, коллекционируй спичечные этикетки. Тем более что этот вид собирательства весьма моден.
