Евгений Кусков - Вымирание
— И всё? — переспросила она.
«Нет, ещё вашу очаровательную крокодилью улыбку», — про себя добавил он, вслух сказав:
— Всё.
Женщина отошла от кассы.
Парень достал бумажник и, опустив голову, принялся отсчитывать мелочь.
Раздался громкий звон разбившегося стекла.
Михаил вздрогнул и, чертыхнувшись, посмотрел на продавщицу, всерьёз опасаясь, что выскажет всё по поводу её неловкости.
Она лежала на полу. Минеральная вода пузырилась среди осколков бутылки.
— Эй! Что…
Он не договорил, краем глаза заметив движение в торговом зале. Резко обернувшись, Афанасьев увидел, как остальные покупатели тоже повалились без чувств и замерли в нелепых позах, словно игрушки с севшими батарейками.
— Какого чёрта? — парень подскочил к ближайшему из них, пожилому мужчине, и потряс его за плечо. — Что с вами? Очнитесь!
Никакой реакции не последовало. Голова деда болталась без малейшего сопротивления.
На улице послышался нарастающий шум. Через мутное стекло витрины Михаил увидел ревущий самосвал ЗИЛ-130, пронёсшийся мимо магазина. Спустя несколько секунд раздался грохот и скрежет металла. Следом показались ещё две машины. ВАЗ-2106 медленно катился вперёд, дёргаясь, как в лихорадке — его размякшего водителя удерживал на сиденье только ремень безопасности. Едва автомобиль окончательно остановился, заглохнув посреди проезжей части, в него сзади, даже не пытаясь притормозить, врезался Иж-«каблук».
Клокотание вырывающегося из треснувшего радиатора пара осталось единственным звуком.
Афанасьев выскочил на улицу.
Все люди в поле зрения неподвижно лежали на земле.
* * *Леонид опасался, что будет плохо спать ночью, а он чертовски не любил идти на работу не выспавшимся. Гнетущее состояние, когда тебя раздражает всё вокруг и совершенно не хочется ни с кем перебрасываться даже мимолётными репликами, для человека его профессии неприемлемо. Однако он заснул почти сразу, как лёг в постель и не размыкал глаз до самого утра. И пускай первой его мыслью по пробуждению стало воспоминание об умершем коте, мужчина с облегчением осознал, что вполне может сосредоточиться на работе.
Он подумал, что это естественная защитная реакция, помогающая человеку оправиться от потери. В зрелом возрасте он испытывал подобное впервые. О смерти своей бабушки, когда ему было семь лет, Сутурин помнил факты, а не эмоции. Куда больше он переживал развод родителей.
Наскоро позавтракав, Леонид отправился на работу.
По пути он обратил внимание, что горожане непривычно хмуры, а улицы полупустынны — меньше как пешеходов, так и машин. Когда же он добрался до школы, сомнения только усилились. Учащиеся, как всегда, заполоняли коридоры перед началом первого урока, но их тоже было меньше обычного.
И они странно себя вели.
Ни громких разговоров, ни беготни, ни мелких стычек. Все, как один, понуро брели к своим классам с таким видом, словно каждому влепили по двойке в четверти.
В учительской ситуация ненамного отличалась. Коллеги сдержанно здоровались с Леонидом, в том числе улыбчивая преподавательница английского языка, которая, хотя и была замужем, всегда смотрела на Сутурина с интересом. Сегодня же она лишь мрачно кивнула на его бодрое (пожалуй, чересчур бодрое) приветствие. С удивлением Сутурин подумал, что у него настроение лучше, чем у окружающих, а разве не должно быть наоборот? На осторожные вопросы он получал примерно одинаковые ответы: «Голова болит…», «Плохо…», «Не до тебя».
Тем не менее, занятия начались по расписанию, и Леонид, становящийся после входа в здание школы Леонидом Фёдоровичем, прошёл в класс.
Примерно треть детей отсутствовала, а остальные проявляли вялый интерес к его словам. Даже примерные отличники.
«Не иначе, какой-нибудь вирус бушует. Для гриппа рановато, но кто знает?» — подумал мужчина.
Он невольно вспомнил о странной поляне в лесу за городом — как и о своём нежелании распространяться о ней. При этом сам Сутурин чувствовал себя нормально.
Завершив первый урок, он надеялся, что последующие будут не настолько унылы. Увы — второй, уже с другим классом, ничем не отличался. Снова неполная численность, снова отсутствие заинтересованности (и вроде бы эти ребята выглядят ещё хуже предыдущих).
У мужчины возникло ощущение, что происходящее не реальность, а сон. Далеко не приятный. Он проработал в этой школе больше пяти лет, нередко становился предметом насмешек учащихся (как и большинство учителей), наблюдал, как с каждым годом дети становятся всё непослушнее и равнодушнее к знаниям — но никогда ещё не чувствовал страха. Не неуверенной боязни совершить ошибку, которая сопровождала его в первые месяцы преподавания, а животного страха перед неизвестной опасностью.
«На перемене пойду прямо к директору и попробую с ним переговорить — не могу же я один видеть, что происходит, в конце концов!» — подумал Леонид и, окинув класс как можно более воодушевлённым взором, произнёс:
— Итак, ребята, тема нашего сегодняшнего занятия — Чёрное море. Однако прежде, чем углубиться в неё, я считаю, мы просто обязаны вспомнить об одном знаковом событии. О кораблекрушении, которое вошло в историю не столько из-за количества погибших, сколько из-за причин. Случилось это не так давно. Вы, конечно, тогда были совсем юны, но наверняка слышали или читали об этом. Уверен, кто-нибудь из вас уже догадался, о чём я. Да?
Сутурин быстро переводил взгляд с одного учащегося на другого. Лишь пятеро смотрели на него; остальные предпочли уткнуться в свои тетради и учебники. Стало очевидным, что ждать ответа бессмысленно.
— Смирнова! — обратился Леонид к сидящей на первой парте девочке, которая хотя бы пыталась делать вид, что ей интересно. Вариант почти беспроигрышный: скромница и отличница (в последние годы такой тип встречался всё реже). — Может быть, ты скажешь нам, о каком корабле я веду речь?
Ученица неохотно и как будто с немалым трудом поднялась и посмотрела прямо в глаза Сутурину. У него неприятно засосало под ложечкой — взгляд девочки был затуманенным, отрешённым. Почти десять секунд она пыталась выудить ответ из своей памяти, в итоге тихо произнеся:
— «Титаник»?
Леонид неуверенно улыбнулся. Если бы она сказала «Не знаю», он бы ещё понял. Но ТАК ошибиться Смирнова просто не могла. Мог Тихонов, могла Давыдова — но не Смирнова. Он бросил взгляд на часы, неожиданно остро захотев отпустить всех пораньше.
Переборов себя, мужчина хмыкнул:
— Нет. Я говорю об «Адмирале Нахимове».
Девочка нахмурилась. Сутурин решил, что больше не будет задавать вопросы и ограничится монологом.
