Алексей Атеев - Карты Люцифера
– Неужто позволили?
– Нашлись заступники. Мол, Булгаков – гениальный писатель… Незаслуженно забыт… Великое произведение… И тому подобная галиматья. А год-то сейчас какой?
– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой. А при чем тут год?
– Две шестерки на конце. И девятка… Та же перевернутая шестерка. И что получается?
– Не знаю…
– Шестьсот шестьдесят шесть!
– А что это значит?
– Число зверя. Сатанинский знак. Евангелие читали? Откровения Иоанна Богослова. Апокалипсис называется.
– Как-то не приходилось. В советской школе, знаете ли, Закон Божий не изучают.
– Но для общей эрудиции… Вы же антиквариатом занимаетесь… Стариной!
– Мне моих знаний хватает. Оценить вещь умею, клиенту впарить… А все эти премудрости ни к чему. Только голову засоряют.
– Золотые слова! – захохотал Трофим Петрович.
– Я все равно не понял: при чем тут шестерки и этот роман? Уж извините мою темноту.
– Согласно толкователям Апокалипсиса, в год, в дате которого имеются три шестерки, должен случиться конец света. Вот послушайте цитату из Апокалипсиса: «И он сделает то, что всем малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам положено будет начертание по правую руку их или на чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, сочти число зверя; ибо это число человеческое. Число его шестьсот шестьдесят шесть».
– Ага-ага…
– Уяснили наконец? Верным слугам сатаны клеймо ставить будут…
– Но ведь подобные даты уже были. 1666 год… А мир как стоял, так и стоит.
– Я вовсе не утверждаю, что предрекаемое событие должно произойти. Это верующие… твердят о подобном… О знамениях…
– Еще и знамения будут?
– Так написано в Апокалипсисе.
– Чушь все это, – заявил Артем. – Не верю!
Разговор сам собой прекратился. Артем раздумывал о только что услышанном. Он так и не смог понять, серьезно говорит Трофим Петрович или подшучивает над ним. Но с какой стати, спрашивается, шутки шутить? Дело-то, похоже, серьезное.
Ехали они уже больше часа. Сначала, насколько понял Артем, по Рязанскому шоссе, потом свернули. Дорога стала похуже, хотя тоже была асфальтированной. И по ней двигались минут сорок. Наконец и вовсе съехали на проселок. Тут трансформированный «Запорожец» продемонстрировал такую прыть, что Артем просто поражался его проходимостью. Громадные лужи он преодолевал, словно вездеход-амфибия, невероятные кочки – как трактор.
Дорога становилась все хуже, но Трофим Петрович уверенно вел свою «коробушку» вперед. У Артема создалось впечатление, что по этой дороге он едет не в первый раз. Недоумение вызывало другое. Если, как рассказывал Трофим Петрович, сборища секты происходят в Доме творчества, то почему в это заведение ведет столь скверный путь? Водитель «коробушки» словно прочитал его мысли.
– Приходится добираться в объезд, – сообщил он. – Если поедем по обычной дороге, нас тут же вычислят. А так поставим машину под березу и двинем туда на своих двоих, вроде мы – охотники. – Он хохотнул. – Так и есть, охотники. Только не на птичек и зверушек, а на двуногих нелюдей.
Проехали еще минут пятнадцать. Дорога почти пропала, к тому же начинало темнеть.
– Ну и хватит, – сказал Трофим Петрович, – приехали…
Машину действительно загнали между двух берез, так что с дороги ее было почти не видно. Трофим Петрович взял с заднего сиденья рюкзак, достал оттуда завернутые в промасленную бумагу бутерброды, бутылку коньяка, две большие серебряные чарки.
– Давайте, Артемий, выпьем за удачу. – Он разлил коньяк, сунул в руку Артему бутерброд с ветчиной. – Ну, ни пуха ни пера, как говорят охотники. А теперь вперед. До темноты мы должны добраться до объекта.
– А назад как? – поинтересовался Артем. – Заплутаем…
– Спокойно, мой друг. Вы имеете дело с многоопытным следопытом, в свое время побывавшим в таких дебрях, перед которыми подмосковные перелески – ровное поле. Вы с оружием умеете обращаться? Нет?! Прискорбно. Ладно, вылезайте.
По-прежнему сыпал дождь, и теперь он, казалось, усилился. Пахло прелыми листьями, мокрой травой, болотными цветами… Легкое головокружение, вызванное не то коньяком, не то свежим воздухом, заставило нашего героя едва заметно качнуться. Упавшая на лицо капля слезой скатилась по щеке, душу защемило непонятно по какой причине нахлынувшей грустью. Артем втянул пряный воздух полной грудью.
– Вы чего вздыхаете, как больной лось? – спросил Трофим Петрович.
– На душе и легко и тревожно… – пропел Артем.
– Рад, что у вас хорошее настроение. Еще по чарке тяпнем?
– А-а, давайте! Пропадать так пропадать!
Ружье висело у Артема за спиной, а сам он шагал позади Трофима Петровича, стараясь двигаться за ним след в след. Уже совсем стемнело, а дождь все усиливался. Артем то и дело поглядывал по сторонам. Лес, по которому они шли, не производил впечатления чащи, однако нашего героя не покидало ощущение беспокойства. Ему чудилось, за каждым кустом прячется нечто неопределенное, но тем не менее весьма зловещее. Руки Артема то и дело касались патронташа. Если бы было можно, он бы снял ружье с плеча и нес его в руках, но Трофим Петрович строго-настрого запретил трогать, тем более заряжать двустволку.
По лесу шли минут пятнадцать и вскоре наткнулись на подобие ограды – прорванную во многих местах ржавую металлическую сетку. Трофим Петрович, не оборачиваясь, призывно махнул рукой и пролез в одну из дыр. Еще несколько шагов, и в сумерках среди деревьев уже можно было различить контуры большого здания.
– Пошли, – сказал многоопытный следопыт. – Вот оно, логово!
Артем присмотрелся. Он прекрасно знал подобный тип архитектуры, так называемый «русский усадебный классицизм». Подобные строения еще сохранились кое-где как памятники безвозвратно ушедшего времени, воспетого Пушкиным в «Повестях Белкина» и Тургеневым в «Записках охотника», а также советским графом Алексеем Толстым в его ранних повестях и рассказах. У здания имелось два этажа. По виду оно действительно представляло собой образец барской усадьбы начала девятнадцатого века. Полукруглый фасад с колоннами, в виде древнегреческого портика, приземистые очертания корпуса, боковой флигель… Чудилось: у входа рядами громоздятся кареты, а из внутренних покоев доносятся звуки мазурки. Окрестное дворянство съехалось на ежегодный осенний бал по случаю окончания сельскохозяйственных работ. Но вместо конных экипажей перед домом стояло с десяток «Волг» и микроавтобус, а бравурную мазурку заменяла меланхоличная песня дождя.
