Владислав Жеребьёв - Я - обычный
Предположим, что обстановку ты разведал. Бойцы у тебя нормальные, все при деле и с головой дружат, так что пройтись по городу без потерь вы почти наверняка сможете. Мог ты и догадываться, что подобные бункеры существуют, все-таки ни для кого не секрет, что вожди наши страсть как подземку любили. Метро строя, отдельная ветка, бомбоубежище ставят, дополнительная дверь. Да что там далеко ходить, вон по стольному граду Москве до сих пор басни ходят о тайном ходе, что под Москварекой идет в самый Кремль и построен еще при царе Иване, а сейчас чуть ли не метро сваяли. Предположим, что все это так. Можно сказать про что, но вот как сказать?
Стояли, молча курили. Капитан закурил следующую сигарету, от первой, не потрудившись щелкнуть зажигалкой, а окурок полетел в пыль и помер под толстой подошвой джампбутца. Не форменные ботиночки были у капитана сводного отряда, армейские, да импортные, такие, что вероятный противник носит с удовольствием.
— Что ты хочешь от меня услышать? — Наконец хмуро произнес он.
— Ответы. — Кивнул я. — Первый и основной. Нам ведь не выйти из города, так?
— Так, — кивнул Тимур. — Не выпустят ни тебя, ни меня. Задуманная мной акция не более чем крик души, авось да пройдет на ура, а может и сдохнем все от свинцового отравления.
— Почему? — Прищурился я. — В смысле, почему можем не сдохнуть, и почему не выпустят?
— Не знаю, — капитан пожал плечами и закурил подряд уже третью сигарету.
Эдак он не от свинца, от никотина раньше с копыт грохнется, мелькнуло у меня в голове, но озвучивать свои мысли я не стал, а задал следующий вопрос.
— Каким боком ты к этому бункеру относишься, ну или относился?
— Бункер, — сморщился, как от зубной боли Тимур. — Когда я тебе про бункер нечаянно сболтнул, что нашло на меня тогда, сам не пойму, сразу понял, что ты за него зацепишься. Доказательств у тебя естественно никаких нет, мысли одни да предположения, а их не на хлеб не намажешь, ни на границе в качестве паспорта не используешь.
— Говори, — отмахнулся я, — чего уж там. Чем меньше недомолвок среди нас, тем проще будет, да и в одной лодке. Нельзя её раскачивать, перевернемся. Сами потонем и людей погубим.
— Виноватым себя не считаю, — вдруг выдал Тимур, — да и парней своих обвинять не дам, не заслужили. Все нормальные вояки, за плечами столько горячих точек, что пальцев на руке не хватит, и интересы России защищали, и кровь лили.
— Поясни, — попросил я.
— Не выпустят, — продолжил капитан. — Как пить дать не выпустят, и даже не из-за того что знаем много, а нужны мы им почему-то. Мы сошки мелкие, цепные псы, не иначе.
— Да объясни ты толком, — вскинулся я. — Кто не выпустит, кому мы нужны, в чем ты не виноват?
— Ладно, — усевшись на ступеньки, Горин с отвращением затушил сигарету о подошву. — Слушай сам, а потом решай, руку подашь или в морду плюнешь. Все мы, все мои бойцы, в действительности сводный отряд ОМОНа прикомандированный пять лет назад к научно-исследовательскому институту Звезда. Строился он в новостройнаука, там, где однотипные многоэтажки, словно клыки, торчат, и не так просто, а в большинстве собой подземным комплексом соединенные, в течении десяти лет. Чего там только нет, не поверишь. И парк, и оранжерея, машинные залы, стерильные лаборатории из тех, где только в специальных костюмах и пускают, огромные склады с продовольствием и даже свой атомный реактор, обеспечивающий всю инфраструктуру электричеством. Общий персонал НИИ до катастрофы насчитывал порядка полутора тысяч людей, восемьдесят процентов из которых была охрана и персонал, в числе которых находился и ваш покорный слуга. В бункере три кольца защиты. Первый — это пешие патрули, раньше просто штатные ППС, а теперь зеки и уркаганы, из тех, что маму родную продадут. Второй — это мы, пропускной режим, осмотр машин и проверка грузов, а третий — местные безопасники. Самые интересные фигуры в нашей игре. Кто они и откуда, понять сложно, но сам как-то видел в столовой, как они поцапались друг с другом однажды. Не поверишь, сцепились, что бульдоги и лупцевались наотмашь, так что трещало все по швам, а дальше встали и разошлись, будто и не было ничего. Порог что ли у них у всех болевой не существенный или еще, какая каверза не знаю, но против них переть смысла нет. Один троих стоит, а то и четверых.
— Хорошо, — прервал я Тимура, — по поводу охраны я уже понял. Народ там серьезный, не проберешься. Ты дальше давай, ближе к телу.
— Будет тебе и дальше к телу, — отмахнулся капитан. — Чем контора занималась, мне было до лампочки. Мы люди служивые, присягу давали, а контора была насквозь ведомственная и секретная, так что стояли насмерть и особо не интересовались. Слухи о профиле работы ученых, фактически живущих под землей, как никак, а просачивались, и к концу первого года службы всем доподлинно было известно, что готовится немыслимая по масштабам каверза по теме биологического оружия, да такая, что пострашнее Хиросимы, Чернобыля и Фокусимы вместе взятых будет. Всех последствий я, конечно, себе представить не мог, но уже тогда волосы на загривке дыбом стояли и кашне мешали носить, а сейчас только разводить руками остается.
В общем, служили тихо, мирно, свою работу тщательно выполняли, да и денег за это листали ой как не мало, так что жаловаться особо, не на что было, но с полгода назад вызывает меня на ковер тамошний начальник безопасности, полковник Маликов. Отличный мужик, доблестный военный, да и старый знакомый мой еще с первой чеченской, ротным был, когда я зеленым летехой под его началом по развалинам Грозного ползал. Вызывает и говорит…
— Конец света близко, Тимур… очень близко.
— Товарищ полковник, Сергей Палыч, ты часом не белочку словил, — дивлюсь. — Какой к ядреной кочерыжке конец света? Электричество что ли вырубят? Так это не ко мне, к электрикам.
— Не дури, — отвечает. — Шавки мы беспородные для них, но я это так не оставлю. Знал бы во что вписываюсь, горло бы зубами перегрыз. Слушай и не перебивай, а потом действуй по существу, как начнется, людей в охапку и вон из города. Остановить мы беду не сможем, но спасти кого сможем, спасем. Адрес тебе дам, одного отделения милиции, что под себя в свое время делали. Если там закрепиться, то держаться можно хоть год, при должной сноровке.
— Совсем не понимаю, — трясу я головой. — Ты бы, товарищ полковник, заканчивал загадками говорить. Мы, народ простой, нам бы, что полегче, да большими печатными буквами.
— Ладно, — кивает, — слушай. Что дрянь химическую делаем, знаешь?
Киваю.
— Как не знать.
— Что опасная она, что жуть, тоже в курсе?
Снова киваю, но молчу. Жду, что командир скажет.
