Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— Ну уж ты любишь преувеличивать!
— Нисколько. Настоящий музей ее матери. Стелла сама об этом говорит с таким благоговением! Стены бледно-голубые — любимый цвет Мери, на занавесках маргаритки — любимые цветы Мери, на стенах флорентийские мадонны — ее любимые картины, под карандашным портретом Мери в юности — стеклянная ваза, а в ней белая роза. Подумай, там стоит даже статуэтка Мери из белого гипса. Форменный культ умершей матери! А какой аскетизм, какая девическая чистота, какое благочестие! Любая чувствительная девушка поддастся этим чарам, и вряд ли найдется мужчина, способный их развеять.
— Да, картина впечатляющая.
— А теперь еще она едет к мисс Холлоуэй.
— Сама-то Стелла на это согласна?
— Она согласна на все. Чем хуже ей будет, тем лучше. Она же патологически самоотверженна.
— Это верно!
— Она сознательно приносит себя в жертву, — с возмущением продолжала Памела, — говорит: «Я согрешила и должна понести наказание» и при этом улыбается. А я так и слышу, как эти слова произносит Мери. И улыбка у нее, как у Мери.
— В общем, новая кандидатка в святые мученицы.
— Вот именно.
Мы углубились в рощу. Деревья здесь были высокие и мрачные, ветер сюда не проникал и в спертом воздухе запах растений казался удушливым. Я не мог смириться с тем, что мне рассказала Памела, все во мне восставало.
— Вот, Родди. — Памела нашла упавшее дерево, и мы присели на него. Она открыла сумку. — Вот. Это Стелла просила передать тебе. Она сказала: «Пусть у него будет память обо мне». — Сестра протянула Мне маленький альбом для зарисовок, принадлежавший когда-то Мередиту. В нем были карандашные наброски, которые он делал в Испании, — изогнутые оливковые деревья, дверь собора, нищий на паперти и Кармел — молодая, веселая Кармел Памеле. Стелла подарила на прощание флакончик в виде сердца, на четверть наполненный духами со слабым запахом мимозы — аромат почти выдохся.
— Я была права, — сказала Памела, — эти духи отец прислал ей из Севильи, это последнее, что она от него получила, потом он погиб.
Подарки Стеллы подействовали на меня удручающе, можно было подумать, будто Стелла собралась в монастырь и раздает все, что любила, находясь среди нас.
— Пойдем-ка на воздух из этой мертвецкой, — взмолился я.
Мы вернулись к машине Я спросил Памелу, видела ли она капитана.
— Да, — ответила сестра, — он поднялся к нам и сказал, что Стелле пора отдохнуть. Она залилась слезами, судорожно прильнула ко мне, прощаясь, потом отпрянула, легла в постель и лежала неподвижно, но улыбалась Я просто вынести этого не могла!
В голосе Памелы послышались слезы. Через минуту она заговорила снова:
— Капитан проводил меня до дверей. Он объяснил, почему пригласил меня: Стелла поставила ему условие — она была страшно взвинчена, но обещала взять себя в руки, если он разрешит мне прийти попрощаться. Он повторил «Попрощаться, понимаете, мисс Фицджералд? Там, куда едет Стелла, ни письма, ни посещения не разрешены. Ей предстоит длительный полнейший отдых, а потом я отправлю ее за границу» Он действительно выглядит тяжело больным. Но попрощался со мной любезнейшим образом: «Очень вам признателен за то, что вы так великодушно согласились прийти» и открыл дверь. Какой-то он твердокаменный, Родди, я не представляю себе, чтобы он когда-нибудь в чем-нибудь уступил. При нем я теряю всякую надежду.
— Все это произвело на тебя слишком сильное впечатление, — заметил я. Сам я пока надежду терять не собирался. До сих пор мои противники выигрывали сражения, но война еще не кончилась. Даже «железные правила» мисс Холлоуэй можно обойти.
Чтобы отвлечь Памелу от мрачных мыслей, навеянных этим печальным визитом, я предложил ей заехать к отцу Энсону:
— Должны же мы рассказать ему, как побывали у этой Холлоуэй.
Памела согласилась. Время близилось к часу, и священник должен был быть дома.
Путь нам указывал шпиль маленькой католической церкви, поднимавшийся на холме среди темных деревьев. Подъехав, мы увидели новый, недавно построенный квадратный дом. Сада вокруг не было, дом стоял посреди поля.
— Здесь, наверно, и живет священник, — предположила Памела.
Так оно и оказалось; к счастью, отец Энсон был дома. Правда, его экономка, видимо, собравшаяся подавать ему обед, встретила нас сурово. Она вполне соответствовала требованиям, которые предъявляются к женщинам, обслуживающим католического священника, — некрасивая и одних лет с ним. Памела сказала, что, если отцу Энсону сейчас неудобно принять нас, мы хотели бы узнать, когда можно к нему заехать или когда он сам сможет приехать к нам в «Утес» выпить чаю. Экономка сразу преобразилась:
— В «Утес»! Так вы, верно, мисс Фицджералд? На днях к нам заглядывала миссис Флинн, и мы с ней славно поболтали. Может, она выберется к нам еще разок? Ведь мы с ней из одного графства.
Мы заверили ее, что Лиззи будет очень рада навестить их, и она пошла доложить о нас священнику. Он сразу вышел к нам, приветливо поздоровался и усадил в соломенные кресла у стола.
По-видимому, ему действительно было приятно, что мы заехали, — он тут же начал расхваливать свой новый дом — прихожане недавно выстроили его специально для своего священника. Конечно, он не так красим как наш «Утес», но отец Эпсон им очень доволен. Скоро они с экономкой разобьют вокруг сад. Он увлеченно рассказывал нам о своих портьерах из ирландского твида, о коврах ручной работы и о других домашних достопримечательностях, а сам не спускал с Памелы ласкового, но пристального взгляда. Я не жалел, что мы заехали, — если вашему дому грозят злые силы, именно у этого, сидевшего перед нами человека, следовало искать помощи. Но вот он перебил сам себя:
— Я тут болтаю о своем, а про ваши дела еще и не спросил. Надеюсь, вы с хорошими вестями? Я много о вас думал. Ну как вам живется, поспокойнее?
Памела устала и была расстроена, поэтому доброта священника ее разоружила:
— Ох, отец, ужасно! — призналась она.
Отец Энсон поднялся, долго выбирал нужный ключ, потом отпер шкаф. Он достал оттуда бутылку, салфетку и два стакана. Вытер стаканы до блеска, смахнул пыль с бутылки, взял штопор и медленно вытащил пробку.
— Надеюсь, вы оцените мою мадеру, — сказал он. — Мне говорили, что это — один из лучших старых сортов, но, к сожалению, не в коня корм. Я не пью Вот вино и ждет уже давно таких гостей, которые смогут воздать ему должное. Сейчас посмотрим, правду ли говорил мой старый приятель — аббат. Ну как?
Я отпил из своего стакана. Вино было восхитительное.
— Да, отец, аббат — человек честный, долгих ему лет! — сказал я.
