Наталья Александрова - Дублон капитана Флинта
Здесь корабль попал в жестокий шторм, который длился четыре дня. Корабль бросало волнами из стороны в сторону, он то проваливался в пучину, то взлетал под самые облака. Пассажиров жестоко мучила морская болезнь, и они ползали по палубе, держась за леера, чтобы не свалиться за борт. Матросы, занятые своим делом, перешагивали через них, чертыхаясь.
Наконец шторм утих, небо прояснилось. Однако корабль сильно сбился с курса, и понадобилось несколько дней, чтобы вернуться на широту Барбадоса. К счастью, установился попутный ветер, и „Сирена“ быстро наверстывала время.
На третий день после шторма вахтенный матрос заметил в море по правому борту дрейфующую лодку. Капитан распорядился спустить корабельную шлюпку с четырьмя матросами, которые доплыли до лодки и нашли в ней до крайности изможденного человека. Он был худ, как скелет, лицо совершенно выжжено тропическим солнцем, одежда превратилась в лохмотья.
Беднягу подняли на корабль, дали ему воды и пищи. Пил он жадно, есть же совершенно не мог, и по всему было видно, что едва ли он доживет до следующего утра.
Капитан приступил к нему с расспросами. Незнакомец отвечал по-португальски. На корабле не нашлось никого, кто знал бы этот язык. Только один из пассажиров, молодой аббат Батайль, который плыл в католическую миссию на Мартинике, хорошо понимал латынь и смог с трудом разобрать слова несчастного. Тот говорил, что плыл из Бразилии в Лиссабон, однако его корабль был захвачен пиратами. Все его товарищи были или убиты, или проданы в рабство, сам же он сумел сбежать от пиратов на лодке и более месяца плыл в одиночку по океану в надежде достичь обитаемой земли или встретить корабль. И вот теперь желание его осуществилось, он встретил корабль, но силы его истощены длительным голодом и жаждой, и приближается его смерть.
Аббат Батайль отпустил несчастному грехи и причастил его.
После этого умирающий приподнялся на локте и прошептал:
— Простите меня, святой отец! Я открыл вам не всю правду…
— Так не годится, сын мой! — строго ответствовал аббат. — Перед смертью надлежит полностью раскрыть свою душу Господу. Только тогда ты можешь рассчитывать на прощение и на вечную жизнь, в противном случае тебе придется гореть в аду…
— Я так и так буду гореть в аду, — возразил умирающий. — Грехи мои велики, и всей жизни не хватило бы, чтобы их искупить. Но тайна, которую я храню, слишком страшна, чтобы открыть ее вам.
— Таинство исповеди свято, и то, что ты поведаешь мне, ты поведаешь Богу, и никому кроме него!
— Так-то оно так, но эта тайна — не другим чета!
Умирающий испустил тяжкий вздох и сделал аббату знак, чтобы как можно ближе придвинул ухо к его губам.
— Я был молод, святой отец, — зашептал португалец. — Я служил на корабле у знаменитого пирата капитана Флинта. Нас преследовала английская эскадра, и ночью, когда англичане подошли совсем близко, капитан со мной и несколькими верными друзьями взял шлюпку и отправился на маленький остров, чтобы спрятать там самое дорогое из своих сокровищ. Мы высадились на острове, поднялись на гору. Капитан открыл нам тайну своей сокровищницы и провел нас внутрь. Когда же мы стали возвращаться на корабль, капитан словно сошел с ума. Он кричал, что мы хотим ограбить его, что он никому не может верить. Друзья пытались утихомирить его, но он схватился за саблю и поубивал их всех. Хотел убить и меня, но я упал перед ним на колени и молил его именем Пресвятой Богородицы сохранить мне жизнь. Тут он опомнился, и мы вернулись на корабль. После мы еще какое-то время спасались от англичан, но, в конце концов, капитана Флинта схватили, чтобы предать суду. И перед тем, как сдаться в руки врагам, он отдал мне одну вещь, одну монету… капитан особенно ее ценил, говорил, что в ней заключена тайна его сокровищ…
Португалец замолчал, силы покинули его, но потом приподнялся и снова заговорил:
— Вот что, святой отец. Сберегите эту вещь, она стоила жизни не только мне, но и другим людям… за ней гоняется много дурных людей, и я больше не могу ее хранить, ибо жизнь моя кончена… — с этими словами португалец протянул священнику полуистлевший, изъеденный морской солью кожаный пояс.
Аббат хотел задать ему еще вопрос, да и не один, но португалец застонал, вытянулся и умер.
Священник в растерянности стоял над его телом.
Первой его мыслью было, что несчастный португалец перед смертью лишился рассудка, разговоры его о страшной тайне и о сокровище знаменитого пирата не стоят выеденного яйца, как и его пояс. Однако, прощупав пояс, аббат почувствовал, что внутри него что-то зашито. Скорее всего, монета, или другой металлический кругляшок.
Однако прежде чем раздумывать о завещании покойного португальца, следовало позаботиться о его бренных останках. Обстоятельства требовали простоты и скромности, поэтому аббат прочитал над мертвецом молитву, с помощью одного из матросов зашил беднягу в грубый мешок и сбросил его в морскую пучину, как это принято у моряков.
— Да упокоит Господь его душу! — напутствовал он несчастного португальца.
Матрос же добавил от себя:
— Рыбы о нем позаботятся!
Завершив нехитрую церемонию, священник направился в каюту, которую делил с одним англичанином, намереваясь распороть пояс покойного португальца и ознакомиться с его содержимым. Однако этому намерению не было суждено осуществиться.
Навстречу аббату бежал знакомый матрос с перекошенным от ужаса лицом.
— Что случилось, сын мой? — осведомился священник, попытавшись остановить моряка.
— Пираты! — выкрикнул тот, вырываясь. — Молитесь, святой отец, это все, что нам осталось!
Аббат взглянул на море — и понял причину страха, пылающего в глазах матроса.
Примерно в трех морских милях виднелся трехмачтовый корабль, под всеми парусами приближающийся к „Сирене“. На топе фок-мачты развевался флаг, наводящий ужас на моряков во всех морях от Лондона до Гаваны — красный пиратский флаг, который французские пираты прозвали „веселый красный“, по-французски — „Joyeux Rouge“. Английские моряки, не понимавшие французского языка, услышав это название, поняли его как „Веселый Роджер“, и это имя навсегда пристало к красному пиратскому флагу.
Капитан „Сирены“ с мостика хриплым сорванным голосом отдавал приказания. Матросы носились как угорелые, понимая, что от их расторопности зависят жизни всех на борту. Они поднимали паруса, сбрасывали за борт все лишнее, чтобы облегчить корабль и хотя бы немного ускорить его ход.
