Олег Рой - Старьевщица
— Да, — шевельнулся Андрей, — очень хотел… Я ж ничего о тебе не знаю. А история твоей жизни всегда занимала меня. Не думаю, что она у тебя простая…
— Ты прав… Что ж, настало время рассказать ее тебе. Слушай, если хочешь…
Она переменила позу, поудобнее устроившись в кресле, неторопливо отхлебнула из бокала, в котором еще оставалось немного вина, и, помолчав, заговорила:
— Это произошло во время войны…
— Какой именно? — машинально спросил Андрей.
Собеседница с укором взглянула на него:
— Какая тебе разница? Да и потом — разве это важно? Все они одинаковы, все приносят с собой одно и то же: разруху, голод, смерть, боль и страдание. Так что дело совсем не в дате… А в том, что во время войны в одном из городов жил ростовщик. В округе его не любили… Это и понятно, людей подобной профессии никто никогда не любит, ведь они существуют исключительно за счет чужого несчастья. Но этого ростовщика не любили как-то особенно. Его ненавидели, его боялись, им пугали детей. Без крайней необходимости никто с ним никогда не разговаривал, даже ближайшие соседи, которые были уверены, что этот мрачный приземистый человек с низким голосом и тяжелым взглядом из-под кустистых бровей давно продал душу дьяволу.
Он никогда не давал денег в рост, под процент — только под залог вещей. И терпеть не мог, когда его называли процентщиком или ростовщиком, только «ссудных дел мастером». Но сам он себя называл Старьевщиком. Старые вещи были его подлинной страстью, его единственной любовью, смыслом всего его существования. К новеньким, только что изготовленным вещам, даже очень дорогим, он был равнодушен. Сколько бы они ни стоили, как бы хороши ни были — такие вещи не вызывали в нем никакого душевного трепета. Но то, что уже успело пожить, побывать в руках владельцев, послужить им и впитать частичку их души, всегда имело для него великую ценность. У него было какое-то особенное чутье на вещи, бывшие для людей самыми дорогими — не потому, что были куплены за большие деньги, а потому, что с ними были связаны их лучшие воспоминания. Нередко случалось так, что клиент приходил в его лавку, собираясь оставить в залог что-то одно, скажем, золотое кольцо или шубу, а покидал Старьевщика, расставшись совсем с другой вещью. И если подумать, куда менее ценной, но бывшей для него дороже всего на свете — простеньким медальоном с локоном умершего ребенка или носовым платком, вышитым руками возлюбленной, с которой ему так и не удалось связать свою судьбу. А бывало и так, что, выслушав просьбу пришедшего, Старьевщик отвечал ему: «Оставь себе свои часы, мне они неинтересны. Завтра я приду к тебе и сам возьму то, что оставлю в заклад…» И действительно, приходил и выбирал именно то, с чем хозяину тяжелее всего было расстаться. Но никуда не денешься — приходилось, потому что «ссудных дел мастер» предлагал за это сумму, куда больше той, которую клиент смог бы выручить за те же часы. В вопросах сроков и стоимости выкупа Старьевщик был непреклонен. Если клиент не приходил точно в срок или не мог выплатить оговоренную сумму, заложенная вещь переходила в руки ростовщика. Он не прощал несчастным должникам даже копейки, даже нескольких минут опоздания. Его не трогали ни их слезы, ни мольбы, ни угрозы, ни проклятия. Казалось, что у этого человека и впрямь нет души, а вместо сердца четко отлаженный механизм вроде часов или арифмометра, умеющий лишь точно отщелкивать цифры, но не способный ни сопереживать, ни испытывать какие-либо чувства.
А еще Старьевщик непостижимым образом чувствовал краденые вещи. За все годы, что он занимался своим ремеслом, никому ни разу не удалось сбыть ему ворованное. Едва подобная вещь оказывалась в руках ростовщика, он поднимал на посетителя тяжелый взгляд и заявлял: «Это не твое. Отнеси туда, откуда взял, иначе тебе будет худо…» И говорил он это так уверенно, что после этих слов несостоявшийся клиент торопился побыстрее унести ноги и никогда больше не решался повторить поступок.
Старьевщик много лет занимался своим ремеслом и успел за это время стать очень состоятельным человеком. Его огромный дом в самом центре города мог бы считаться одним из лучших и самых роскошных, если бы не выглядел так мрачно. В самые солнечные дни он казался темным. Внутри дом походил на склад — почти все комнаты были чуть ли не до потолка забиты вещами. Чего-чего там только не скопилось за столько лет! Ведь почти никому из клиентов Старьевщика не удалось выкупить свой залог. Относя ему ту или иную вещь, люди уже были готовы к тому, что она навсегда останется в этом доме. Так и случалось. То, что было кому-то дорого, с чем у человека были связаны светлые, теплые, приятные воспоминания, навсегда оседало в одной из комнат мрачного дома «ссудных дел мастера». Вещи лежали здесь забытые, уже никому не нужные. И вот что удивительно — попав к Старьевщику в руки, они сразу становились некрасивыми и холодными, они тут же как-то выцветали и съеживались, точно теряли энергию или душу. Зеркала тускнели, серебро и золото темнело, стекло делалось мутным, а драгоценные камни утрачивали блеск.
Жил Старьевщик не один — как это ни странно, но и у такого человека была семья: двоюродная сестра и дочь, девочка лет восьми, тихий, замкнутый, нелюдимый ребенок. У этой девочки никогда не было друзей, потому что никто из родителей не разрешал своим детям водиться с дочерью ростовщика. Целые дни она проводила одна, сидя дома и переходя из одной заваленной вещами комнаты в другую. Ей это нравилось, там было столько всего интересного! Вещи заменяли ей и друзей, и игрушки, потому что ни разу за всю ее еще недолгую жизнь отец не купил ей ни игрушки, ни платьица, ни шляпки, ни ботинок. Девочка носила лишь то, что клиенты сдавали в залог, и играла с вещами, которыми были заполнены комнаты огромного дома.
Своей матери дочь «ссудных дел мастера» не помнила, ей говорили, что та давно умерла. Девочку растила тетка и тайком от отца шепотом рассказывала ей, что Старьевщик не всегда был таким жестоким и равнодушным к людскому горю. Когда-то он писал чудесные стихи и очень любил маму девочки, и она его тоже любила, но она была из богатой семьи, и ее родители были согласны отдать дочь замуж только за обеспеченного человека. А отец Старьевщика был ростовщиком и поставил сыну условие: или тот продолжит его дело, или никогда не получит наследства. Выбора не было, и бывший поэт поневоле стал Старьевщиком. Он женился на любимой девушке, но счастливой эта семья не стала, хотя жили молодые супруги, ни в чем не нуждаясь. Унаследованное от отца ссудное дело очень быстро опустошило душу молодого человека, он резко переменился, стал черствым, холодным и глухим к чужим страданиям. А его жена, мама девочки, не выдержала постоянного вида убитых горем людей, их слез, с которыми те приходили в этот огромный дом, в конце концов она заболела и умерла.
