Ольга Михайлова - Гибельнве боги
— Бааль-Бегерит, Хелел бен-Шахар, шхин, барад, арбе.
хошех, махат бехорот, дам, цфареда, киним, аров, девер — шика царейну ве тохо!
Ничего не происходило, но воцарилась странная тишина, глухая и абсолютная. Умолкли ночные цикады, перестали носиться и пищать под куполом летучие мыши, неслышен стал шорох весенней листвы, доносившийся до того из разбитых окон. Все почему-то замерли. Потом погасли принесенные Петторанелло свечи — одна за другой, с методичностью часового механизма. Джустиниани осторожно потеснился в круге и развернулся, закрыв Тентуччи своим телом и обняв руками столб, к которому тот был привязан. Он сделал это вовремя, ибо потом наступило что-то жуткое. В абсолютной темноте подул бешеный ветер, были слышны удары и содрогания стен, раздавались крики и визг, потом все осветилось буро-красным пламенем и погасло, остались только заметные содрогания земли и кое-где — витали искорки пламени.
Глава 8. Фингал-то откуда?
Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь.
Пс. 115.2Джустиниани не знал, сколько простоял у столба, но потом где-то в глубине отдаленного двора прокричал петух, и Винченцо показалось, что он проснулся. Он расцепил сцепленные узлом пальцы, мышцы его с болью подчинились, и Джустиниани опустил занемевшие руки. Тентуччи тоже пошевелился и заморгал запорошенными пеплом ресницами.
Винченцо обернулся. Часовня была пуста. За окнами звенели пичуги, восток чуть розовел зарей. Он вынул нож, разрезал веревки, стягивавшие руки Карло за столбом, и с некоторой опаской высунулся на границу круга. Ничего. Пока Тентуччи растирал затекшие запястья, он обошел часовню, даже поднялся на хоры и спустился в подземелье. Нигде никого не было. Не было ларца, не было постамента, исчез и стоявший на нем подсвечник.
Не было и папируса, сколько не искал его Джустиниани.
Стены были серыми и, коснувшись пальцами камней, Джустиниани увидел на них следы копоти. Такие же следы были и на предмете, валявшемся на полу у хоров. Это был согнутый в несколько раз, сломанный и перекошенный костыль, на который опирался Гаэтано Орсини. Толстый слой пепла и копоти делал его похожим на замшелого паука.
С трудом отодвинув массивный засов, при этом основательно перепачкав руки, они вышли из часовни к дому Батистини. Фонарь в углу тускло догорал, растворяясь в лучах рассвета. Кареты во дворе не было. Джустиниани с ужасом заметил, что не было даже бурьяна и крапивы, что буйно росли у входа, вместо них чернели обожженные короткие стебли.
— А что произошло?
— Чёрт его знает, — в ответе Джустиниани была жесткая конкретность, он был мрачен.
— Я видел его, — кивнул Тентуччи. — Продать такому душу было бы подлинным безумием… — пробормотал он.
— Ты видел Бааль-Бегерита? — Джустиниани впервые безотчетно обратился к Тентуччи на «ты».
— Он мелькнул в огне на хорах. Чудовище, в глазах — жуть. Потом он дохнул, пламя, тучами роились какие-то насекомые, гады, смерч, огромные градины, жабы, кровавый дождь…
— Заклятие обрушивало на врагов вызывавшего десять казней египетских, — вяло пояснил Джустиниани, и тусклым голосом добавил, — там было сказано, что произнести эти заклинания и не быть разорванным на части может только…
Карло молча ждал продолжения.
— Может только окруживший себя великой защитой… величайший колдун, — лицо Джустиниани было угрюмым. — Была надежда, что я что-то не так понял, но я не удержал папирус в руках. Ну, а так как я всего-навсего испортил сюртук и перепачкался, стало быть, я превзошел Мерлина.
— Способности убить, солгать, украсть и изменить есть и у меня, но это не делает меня ни убийцей, ни лжецом, ни вором, ни прелюбодеем, — тут Карло побледнел, — ой, Доротея… Я не ночевал дома и не мог предупредить её. Господи, что же делать?
— Скажи правду.
— Что? — оторопел Тентуччи, — сказать, что я был похищен колдунами и познакомился с князем тьмы?
— Да, — в сомнении почесал макушку Джустиниани, — как это выходит, что самая подлинная из истин всегда выглядит удручающе неправдоподобно? Тебе, пожалуй, следует что-нибудь придумать…
— Конечно, это нелепость, — и Тентуччи, только что декларировавший примат честности, начал торопливо сочинять спасительную ложь для супруги, — но что же сказать-то? Банкет? Засиделся в гостях? Покер? Бильярд? Кто же в это поверит, Господи? А главное-то! Рубашка порвана, запонка пропала, фрака нет, весь грязный, как чёрт…
Джустиниани рассмеялся.
— Ну, запонка, положим, у меня дома, фрак и рубашку я тебе одолжу, а вот объяснить синяк на скуле и губы… Потасовка в ресторане? Упал на лестнице? Свалился в фонтан?
— Я… свалился в фонтан? Нет. Это невозможно, — и судя по тону Карло, это было для него еще более немыслимо, чем встретиться с дьяволом.
И два пошатывавшиеся господина, похожие на изрядно набравшихся и плохо протрезвевших бродяг, вышли на виа дель Корсо, и, умывшись в фонтане, не без труда поймали извозчика. Тот вначале категорически отказывался вести обшарпанную голытьбу к площади Венеции, но в кармане брюк банкира завалялась пара банкнот и монеты в пять сардинских лир. Ошеломленный кучер сразу стал вежливее и даже помог жалким оборванцам залезть в карету.
Всю дорогу банкир продолжал, смеша Джустиниани, насиловать свою фантазию, которая оказалась довольно куцей. Он уже сочинил складную сказку о том, как был вызван в провинциальное представительство банка, да вот беда, перевернулась карета… Фингал на скуле таким образом объяснялся, но почему он не послал нарочного жене до отъезда, как делал всегда? С трудом сотворенный миф рухнул в пыль. Но тут же, как феникс из пепла, возродился. Теперь Тентуччи поехал к тестю, засиделся у него, а фингал… фингал-то откуда?
— Ей-богу, зачем втягивать сюда родню? Ты приехал ко мне, мой кот Трубочист проскочил у тебя под ногами, ты споткнулся, ударился скулой об оттоманку, я вызвал врача, а к твой жене послать не мог — не знал адреса.
— А почему я не сказал тебе, куда послать?
— А ты потерял сознание.
Пустая болтовня в карете чуть успокоила Джустиниани, отвлекла его от скорбных мыслей. Было приятно сидеть рядом с человеком, в котором был уверен, отрадно было обращаться к нему по-свойски, даже просто бездумно болтать и смеяться было блаженством.
По-счастью, они вернулись рано, ни Джованна, ни челядь не заметили его отсутствия. Луиджи же, знавший, что он уехал куда-то после полуночи в карете мессира Пинелло-Лючиани, тоже не был особенно встревожен. Тем в большее изумление пришел слуга, встретивший их на пороге. Джустиниани приложил палец к губам и попросил нагреть чан воды.
