Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье
Джонатан. Несмотря на все мои тревоги и страхи, я задремала. Тело властно требовало отдыха. Мне снилось, будто мы с семьей пришли на передвижную ярмарку.
Мы переходили от шатра к шатру, от жонглеров до гадалки, и наконец дошли до мага. Он стоял на разборной сцене, весь в черном; изо рта у него вылетали голуби, а на кончиках пальцев плясал огонь. Он вызвал из публики мою мать и накрыл ее простыней. Хлопнул в ладоши — и она пропала. Затем он позвал Джонатана — и тот исчез во вспышке света. Отца он выбрал последним. Маг усадил его в кресло, поднял в воздух и унес неведомо куда. Представление закончилось; я восторженно захлопала в ладоши. А потом ждала возвращения моих близких у входа, но тут цыгане свернули шатры и уехали восвояси, а я осталась одна на опустевшем холме.
— Шарлотта. — Ресницы мои затрепетали, глаза открылись. Надо мной смутно обозначилось лицо Генри. Я резко села и поняла, что этот пейзаж мне знаком. Вот сад, а там, дальше, Дом-Сумеречье: везде горел свет и кипела жизнь. На дороге выстроилась целая вереница экипажей — перед главным входом у Звездного Фонтана. Но Дункан предпочел не ждать: он проехал через высокие черные ворота кованого железа, мимо человекоподобных стражей — те, не приглядываясь, помахали нам вслед — и, обогнув дом, притормозил у черного хода. Рука об руку мы с Генри вступили в Дом-Сумеречье.
Глава 19
ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
Нижние этажи дома, с их извилистыми коридорами и бессчетными комнатами, заполонили взмокшие, встревоженные слуги: все — готовые опрометью броситься на зов нетерпеливо дребезжащих колокольчиков, что возвещали о потребностях сотен гостей наверху. Дункан не позволил нам здесь задерживаться и настойчиво увлек нас дальше, из служебных помещений — в то крыло, где нам с детьми отводили спальни во время наших визитов. К моему удивлению, он открыл дверь в мою собственную комнату и втолкнул нас внутрь.
В центре комнаты, спиной ко входу, стояла женщина. Она была в белом платье: искристая ткань струилась вниз от кружевного лифа цвета слоновой кости, обрисовывая плавные изгибы тела, и растекалась по полу озером шелка. Лицо скрывала фата, но Генри не мог ее не узнать.
— Лили… — выдохнул он.
— Генри? — Голос ее звучал печально и устало и отказал вовсе, едва она подняла глаза на мужа. Тот сделал шаг к ней, потом еще один и еще, как будто подкрадывался к видению из сна, очень осторожно, чтобы ненароком не спугнуть и не развеять. Подойдя вплотную, он отбросил фату и погладил Лили по щеке. Она затрепетала, сомкнула пальцы вокруг его запястья. Они надолго застыли в этой позе, ведя немой диалог — глаза в глаза, — не позволяя себе иной близости, кроме этой. Просто глядели друг на друга, и все.
Глядя на них вдвоем, я поневоле ощутила легкий укол ревности — и тут же напомнила себе, что они, собственно, все еще муж и жена. По лицу Лили скользнула тень; в нем отразилась неизбывная печаль.
— Боюсь, ты опоздал. — Она указала на свадебное платье.
Генри словно впервые его увидел. Он смятенно отпрянул назад.
— Но ты не можешь!.. Ты не должна!..
Лили пропустила его возглас мимо ушей.
— После нашего последнего разговора я послала за вами Дункана, чтобы вы забрали детей домой. Здесь им не место.
— И вам тоже не место. Пойдемте с нами, — вмешалась я.
— Один раз мы уже попробовали, разве вы не помните? Меня ни за что не отпустят. В Упокоении я — единственная, кто в самом деле умер. Они преклоняются предо мною; Уотли твердо намерен взять меня в жены.
— Ты заслужила покой, любимая, — промолвил Генри.
— Именно его я и заслужила, — горько обронила она. — Я рада, что ты пришел, Генри. Мне так хотелось увидеть тебя в последний раз.
— Ничего не понимаю. Почему ты не призвала меня сюда вместе с мальчиками? После твоей смерти во мне словно что-то сломалось. Я бы примчался сюда, не медля ни минуты.
— Именно поэтому я и пыталась не пустить тебя сюда. Я даже детям сказала, что это место связано с Блэкфилдом с помощью волшебных чар и если только они обмолвятся тебе о своих визитах сюда, то волшебство навеки развеется. Я боялась, Генри. Долг матери велел мне попрощаться с детьми. Их сердца со временем исцелятся. Но чтобы твое сердце снова разбилось на моих глазах — этого я вынести не могла.
Я подосадовала на собственное легковерие — это же надо быть такой идиоткой! — но волна совсем иных чувств разом смыла обиду.
Лили, должно быть, поняла, что со мной происходит. Она закрыла глаза и призвала на помощь все свои силы, чтобы отослать мужа прочь.
— За мной скоро придут. Думаю, вам лучше уйти.
— Мы можем помочь вам, Лили, — настаивала я.
— Как? Что вы тут можете поделать? — Я не ответила, и она вновь отвернулась от нас. — Заберите детей. — Голос ее дрогнул. Она кивнула Дункану; тот отошел к гардеробу, достал два черных плаща и набросил их на нас. Низко надвинутые капюшоны наводили на мысль о саванах.
Лили, не глядя на меня, вручила мне серебряный ключик.
— В кабинете мистера Уотли вы найдете проход обратно в Эвертон. Но для меня выбора нет.
— Здесь вы глубоко ошибаетесь. — Я спрятала ключ в складках платья. — Упокоение — отнюдь не единственный выбор.
— Смерть предлагает свой дар лишь однажды, если предлагает вообще. А теперь, пожалуйста, оставьте меня. Церемония скоро начнется; отыщите лучше детей.
Мы убеждали ее на все лады, но она, ничего не слушая, продолжала готовиться к свадьбе. Я скрепя сердце вытащила Генри из комнаты. Но уже в дверях он заговорил с Лили в последний раз:
— Я люблю тебя.
Она наблюдала за нами по отражению в зеркале и молчала: не произнеся ни слова, дала нам уйти. Мне казалось, на ресницах у нее блеснули слезы. Но Дункан уже вел нас по коридорам дома, стараясь не попадаться на глаза другим гостям, что заполонили Сумеречье: призракам, витающим у самой границы видимости. Тут и там раздавались голоса, погромыхивание ножей и вилок, перестук каблуков по плитке.
Когда Дункан вошел в темный покой, я решительно остановилась и тронула его за плечо.
— Нам же надо детей отыскать, — прошептала я.
Он холодно оглядел меня, улыбка на его лице мгновенно угасла, едва он ткнул пальцем в глазницу одного из мраморных лиц, открывая дверь в круглую комнату с концентрическими кругами шелковых завес. В металлическом кресле сидел малыш, болтая ногами у самого пола.
— А, вот и ты, — проговорил он как ни в чем не бывало. — Я уж боялся, ты не… — мы сбросили капюшоны, лицо его вытянулось, слова замерли на губах, — не придешь…
