Леонид Крупатин - Дню Победы! Крылья в небе
- я пел с издёвкой, сарказмом, цинично, -
-И часто, часто порой встречались! И говорили о любви!
Семнадцать лет ему минуло, служить он в лётчики пошёл!
Летать всех выше! Под звёздной крышей себе забаву он нашёл!
Вот год прошёл! За ним полгода! Прислал письмо ей в ту весну!
Писал он ей, что я приеду, приеду крепко обниму!
Ему в ответ друзья писали! Его товарищи – друзья!
Они писали, со злобной шуткой, что она бросила тебя!
Ах, что ж не любишь? Так и не надо! Я всё равно тебя люблю!
Но что ж мне стоит подняться выше и сделать мёртвую петлю!
На высоте трёх тысяч метров пропеллер жалобно стонал:
Ах, что ж не любишь? Так и не надо! И на петлю штурвал нажал!
А самолёт всё ниже, ниже! Раздался взрыв, пропеллер стал!
Ах, что ж не любишь? Так и н надо! Он перед смертью прошептал!
У меня по щеке скатилась непрошенная слеза. Татьяна, сидя рядом, со страхом смотрела на моё искажённое злой иронией лицо, смахнула мою слезу ладошкой, схватила меня двумя руками за голову, развернув моё лицо к себе и прокричала:
-Как я люблю эти злые губы! Как я люблю, когда они улыбаются! Котёнок! Милый! – и прильнула к моим губам своими горячими губами, но я вырвался и продолжил, так же со злобой петь дальше:
-Друзья узнав, похоронили! Пропеллер стал ему крестом!
И часто, часто на той могиле девчонка плакала о нём!
Она лежит и горько плачет! И слёзы режут ей глаза!
Проснись, проснись ты, мой милый мальчик! Всё это сделали друзья!
Раз ты погиб! И я погибну! Сказала девушка любя!
И в тот же вечер в поток могучий с обрыва бросилась она!..
Я услышал визг тормозов, останавливающейся машины. Увидел, что проехав остановку, затормозил военный ГАЗ-69. Из него с любопытством выглядывал какой-то офицер, звание было мне не видно. Он включил заднюю скорость и сдал назад. Я увидел, что это майор ракетчик. Татьяна что-то сообразила и быстро подбежала к машине вплотную и радостно спросила:
-Извините, пожалуйста, а вы назад не скоро поедете, а то автобус нескоро, а срочно надо в Волжский?
Майор расплылся в улыбке и сказал, глядя прямо в её декольте и зардевшись румянцем:
-Ну, мне в общем-то нетрудно такую даму быстренько доставить и вернуться!
-Ой! Большое вам спасибо!- воскликнула она и побежала назад ко мне.
-Всё пока! Я жду тебя в субботу вечером! У Ленки День рождения! Она приглашала отметить! Не расстраивайся ! Всё будет хорошо! И чмокнув меня в щёку побежала к машине.
Я глянул на часы и понял, что сейчас в лагере будет подъём. Мне ещё надо забрать одеяло из лесопосадки. А у меня сегодня последний полёт с Валькой, которая хочет меня списать с авиации в солдаты. Голова у меня шумела от бессонной, активно с нервными потрясениями, проведённой ночи.
* * *Сегодня, когда мы с Валькой взлетели, я после третьего разворота запросил у РП «Зону», то есть где я буду пилотировать. Мне дали четвёртую зону над кладбищем у Рабочего посёлка. У меня при этом что-то дёрнулось в душе, как от предчувствия чего-то плохого. И не напрасно! Предчувствие меня не обмануло!
В зоне над кладбищем она меня так довела, что «белый свет» в моих глазах померк и я сказал ей:
-Всё, Валя, моё терпение кончилось! Вот на этом кладбище и будет наша с тобой могилка! Ты говорила, что в доску разобьёшься, лишь бы я не летал! Сейчас ты , грёбаная доска, вместе со мной разобьёшься!– и я двумя руками отдал ручку управления от себя. У меня мелькнуло в памяти моё утреннее прощание с Татьяной… Вот как раз! Пропеллер стал ему крестом!
Валька попробовала осилить, но поняла, что я не шучу, а самолёт пикировал в центр кладбища. Она открыла фонарь кабины, судорожно, впопыхах отстегнула привязные ремни, встала с парашютом на заднице в кабине, собираясь шагнуть на крыло. Поясню для несведущих, что сиденье пилота это чаша в которую пилот укладывает парашют пристёгнутый ещё на земле, висящий у него под задницей, и сидит на парашюте всё время полёта. Я понял, что она сейчас выпрыгнет, а я шлёпнусь один!.. И резко рванул ручку на себя, переводя самолёт в набор высоты. Она от перегрузки грохнулась задницей прямо в чашу сиденья, поскольку парашют оказался у неё на шее и тем самым загнул ей голову между её длинными коленями, что я увидел в зеркало заднего вида и почувствовал, что лицо её мешает ручке управления и я уж тут шевельнул ею, как потом убедился – успешно!
Я направил самолёт ко второму развороту. Валька пыталась сесть в кабине, как положено на парашют, но я дёргал ручку на себя и она опять падала в чашу. Она подключила колодку связи, которую отключила перед попыткой спрыгнуть и заорала на меня с угрозами, что как только мы прилетим, то мне будет «конец» в нецензурной форме, конечно. Потом она сказала, что я без неё не смогу посадить самолёт, если я не дам ей сесть как положено, но я опять дал ей ручкой по морде и она успокоилась. Ещё я ей сказал, что как посажу, так и будет, но я постараюсь не долбануться, потому что не желаю лежать с нею в братской могиле. Я нормально посадил самолёт, заруливая на заправочную стоянку. Я заранее отстегнул привязные ремни и парашют, чтобы встать с места не позже неё, потому что чувствовал, что Валька может сразу на самолёте кинуться драться. Я угадал. Только винт остановился, она торопливо выскочила из кабины на крыло, но я уже встал ей навстречу. Она, сорвав со своей головы шлемофон размахнулась, чтобы влепить мне оплеуху, но я легко поймал её руку, закрутил за спину и держа её в нагнутом состоянии лицом пред краем плоскости сказал:
- Извиняйся, тварь! Извиняйся, говори, что ты была неправа, что я хорошо летаю, что я сейчас хорошо самостоятельно посадил самолёт!
Валька в ответ визжала матом, что сотрёт меня с лица земли. Я попустил её вперёд, будто собираюсь бросить и сказал:
-Если я сейчас тебя брошу, ни один врач не соберёт твои кости! Обещаешь, тварь, что выпустишь меня летать?
-Обещаю! –закричала она. К самолёту бежали ребята нашего экипажа и видя происходящее кричали: Лёха! Фантомас! Не надо! Лёха! Опомнись, дурак! За это дерьмо пострадаешь!- даже так кто-то выразился. А я сказал ей ещё раз:
-Скажи при пацанах, что ты меня выпускаешь летать! Что я сам посадил самолёт! Скажи!
Но она заорала:
-Вызовите комэска! Я приказываю!- и ребята полезли на плоскость разнимать нас.
Спустившись с крыла самолёта на землю она, обернувшись взвизгнула:
-Всё! Ты отлетался! – и я увидел, что лицо у неё в кровоподтёках. Ребята переглянувшись опустили головы. Я спрыгнул с крыла и пошёл в лагерь.
