Дэниел Истерман - Девятый Будда
Их разделяло чуть больше метра. Кристофер остановился и пристально посмотрел на Замятина. Кожа его была бледной, а глаза темными и какими-то чужеродными на лице — их беспокойный взгляд резко контрастировал с его обликом. У него были восточные, обжигающие горячие глаза, но лишенные тепла. Однако его истинную сущность выдавали не глаза, а рот. Губы от природы имели мягкий, почти чувственный контур, но с годами стали жесткими, тонкими, изуродованными. Те его наклонности, которые располагали к мягкости и роскоши, были безжалостно подавлены и скончались где-то в тайниках его души, как побитая собака.
— Что здесь делает мой сын? — требовательно спросил Кристофер. — Я настаиваю, чтобы вы немедленно освободили его!
— Вы можете говорить, только когда я обращаюсь к вам, мистер Уайлэм, — усталым голосом произнес Замятин. — Если вы не поймете меня, я постараюсь довести это до вашего сознания.
— Бога ради, мальчик уже достаточно пережил! Попробуйте вы это понять! Вы получили то, за чем пришли сюда. Отпустите его!
Замятин ничего не сказал. Он просто поднял палец правой руки и сделал жест, адресованный кому-то, кто стоял позади Кристофера. Царонг Ринпоче шагнул вперед, опустил руку на шею Кристофера и надавил. Боль была жуткой. Кристофер закричал и схватился за шею: кожа была цела, но нервы все еще пульсировали в агонии.
— Уверяю вас, мистер Уайлэм, — заметил Замятин, — что новый настоятель монастыря ни в коей мере не напоминает своего предшественника. Хотя, наверное, вы уже об этом догадались.
— Что вы делаете с повелителем Самдапом? — выпалила Чиндамани. — Почему вы забрали его из лабранга?
— Самдап и я учимся быть друзьями. Разве не так? — Обратился он к Самдапу.
Но Самдап с неприязнью отстранился, пытаясь освободиться от его руки.
— Мальчик устал и напуган, — продолжила Чиндамани. — Ему не следует находиться здесь. А вы не имеете права быть здесь и не имеете права быть рядом с мальчиком.
Замятин бросил на нее взгляд, напоминавший пощечину. Она заметно покраснела, услышав его ответ:
— Не говорите мне о правах, мисс. С привилегиями покончено. Этот монастырь принадлежит народу. А я — его представитель. Новым Дорже Ламой стал Царонг Ринпоче. Ему решать все вопросы о правах и обязанностях.
Внезапно Самдап отклонился от Замятина и обратился к Чиндамани.
— Пожалуйста, Чиндамани, — произнес он. — Я не хочу здесь находиться. Я не понимаю, что происходит. Где Дорже Лама? Кто этот человек?
— Я твой друг, — вмешался Замятин, поднимая руку, чтобы снова погладить мальчика.
— Ты не мой друг, — отрезал Самдап. — Чиндамани мой друг. Пожалуйста, Чиндамани, забери меня с собой. Я не хочу здесь оставаться.
— Он не хочет находиться рядом с тобой, — резко сказала Чиндамани. Она не собиралась позволять Замятину запугать себя.
— Дайте мне забрать его с собой. И другого ребенка тоже. Им обоим нужно поспать. На этом этаже есть комнаты, где они могут отдохнуть. Вам не нужно волноваться — мы не убежим. Нам некуда идти.
Казалось, Замятин размышлял.
— Хорошо, уберите их на какое-то время с моих глаз. Почитайте им сказки на ночь — я слышал, что у вас это хорошо получается.
Он остановился и повернулся к Царонгу Ринпоче:
— Забери ее и мальчиков. Посмотри, чтобы им предоставили удобную комнату. И убедись, что их хорошо охраняют. Если они сбегут, ты будешь отвечать за это. А теперь все уходите отсюда. Я хочу побеседовать с мистером Уайлэмом наедине.
Когда Уильям проходил мимо него, Кристофер улыбнулся ему и погладил его по щеке. Мальчик плакал, его радость, которую он испытал, когда увидел Кристофера, улетучилась, когда он понял, что отец так же бессилен, как и он сам.
— Не волнуйся, Уильям! — крикнул ему Кристофер. — С нами вовсе не покончено. Не падай духом.
Но слова прозвучали банально и пусто. Ситуация вряд ли могла быть хуже.
Ринпоче и его люди молча вышли из комнаты, забрав с собой Чиндамани и мальчиков. В дверях она повернулась и посмотрела на Кристофера. Их глаза на мгновение встретились, а потом кто-то потянул ее за руку, и она исчезла.
Глава 33
— Я вижу, что девушка вам нравится, — заметил Замятин.
Теперь он говорил по-английски, выглядя расслабленным, цивилизованным, насмешливым. Человек благородного происхождения, не признанный отцом и лишенный прав и наследства, он все же сумел набраться утонченных манер. Или унаследовал их от отца вместе с кровью и славянскими губами?
— Она очень хороша собой, так что я не виню вас. Я сам когда-то имел на нее виды. Но женщины только отвлекают — вам следует это знать.
— Отвлекают от чего? От убийства?
— От реальной жизни, разумеется. От важных вещей. Ну же, подходите ближе, садитесь. Пришло время поговорить.
Кристофер взял подушку и сел лицом к Замятину, соблюдая при этом дистанцию: он не хотел быть слишком близко к этому человеку.
— Ваша преданность произвела на меня впечатление, майор Уайлэм, — признал Замятин. — Я не сентиментален, но должен признать, что вы удивили меня. Очевидно, нельзя не принимать в расчет основополагающие чувства. Я поздравляю вас. И сочувствую вам.
Хотя вы, наверное, думаете, что вам не нужно ни то, ни другое.
Кристофер молчал.
— Поверьте мне, — продолжал Замятин, — вашего сына забрали у вас не без оснований. Конечно, вам показалось по-другому. Но уверяю вас, ставки были настолько высоки, что вы вряд ли знали о них. Я не жду от вас одобрения тех причин, по которым был похищен ваш сын. Но я жду, что вы подтвердите, что то, что было сделано, было сделано исходя из высших мотивов. Не ради прибыли, не ради материального вознаграждения, но именно исходя из самых высоких побуждений. Вы можете осудить само действие, но вы должны понять, что оно было оправдано.
Кристофер все больше и больше наливался злостью.
— Я отец мальчика! — взорвался он. — Как вы, черт побери, можете рассчитывать на то, чтобы я проявил терпимость по отношению к тому, что вы сделали! Ничто не дает вам права похищать ребенка и тащить его за тридевять земель. Ничто.
— Мне больно слышать ваши слова, майор. Я рассчитывал, по меньшей мере, на признание того, что мое положение вызывает у вас понимание. Мы оба профессионалы, вы и я. Вы работаете во имя страны, я работаю во имя цели. Если бы я был вражеским солдатом, я бы наверняка имел право на ваше уважение. Но я сражаюсь во имя цели, которая выше всех этих мелких особенностей стран или наций — тех самых предрассудков, которые ведут к мировой войне. И все-таки вы отказываетесь оказать мне честь, которую бы вы оказали вражескому солдату.
— Солдаты рискуют своей жизнью в бою. Вы же организуете похищение ребенка, находясь на безопасном расстоянии. Вы посылаете других людей делать за вас грязную работу.
