Йон Линдквист - Впусти меня
Он вытащил из тайника ключ, вышел в коридор, отпер бомбоубежище и вошел, прихватив с собой цепь. При свете зажигалки он разглядел короткий коридор с двумя хранилищами по обе стороны. В хранилище держали крупы, консервы, старые настольные игры, газовую плитку и прочие предметы первой необходимости. Он открыл первую попавшуюся дверь и зашвырнул туда цепь.
Отлично. Теперь у него был путь к отступлению.
Прежде чем выйти из бомбоубежища, он взял статуэтку стрелка и взвесил ее в руке. Килограмма два, не меньше. Может, загнать ее? Одного металла сколько. На переплавку.
Он изучил лицо фигурки. Вроде, на Стаффана похож? Тогда точно на переплавку.
Кремация. Однозначно.
Он рассмеялся. Прикольнее всего было расплавить все, кроме башки, а потом вернуть ее Стаффану. Оплавленный металл, а из него торчит голова. Но вряд ли такое возможно. А жаль.
Он поставил статуэтку на место, вышел и закрыл дверь, но колесо поворачивать не стал. Теперь в случае необходимости он мог незаметно проскользнуть туда. Не факт, что понадобится, но все же.
*Выждав десять гудков, Лакке был вынужден положить трубку. Гёста сидел на диване, гладя рыжего полосатого кота. Не поднимая головы, он спросил:
— Что, не ответила?
Лакке провел ладонью по лицу и раздраженно сказал:
— Нет, блин, ответила! Не слышал, что ли, как мы разговаривали?
— Еще будешь?
Лакке смягчился, попытался улыбнуться:
— Ладно, я не хотел… Давай наливай. Спасибо.
Гёста наклонился, случайно защемив кота, который с шипением соскочил на пол и сел, возмущенно уставившись на Гёсту. Тот плеснул каплю тоника и солидную порцию джина в стакан друга и протянул Лакке:
— Держи. Да не волнуйся ты, она, наверное, просто… ну…
— В больнице. Да. Пошла ко врачу, и ее положили в больницу.
— Ну да… Точно.
— Что ж ты сразу так не сказал?
— Как?
— Ладно, проехали. Ну, будем!
— Будем.
Они выпили. Через какое-то время Гёста начал ковырять в носу. Лакке посмотрел на него, и Гёста отдернул палец и виновато улыбнулся. Он не привык к гостям.
Толстая серо-белая кошка распласталась на полу с таким видом, будто даже поднять голову ей стоило неимоверного труда. Гёста кивнул на нее:
— Мириам скоро окотится.
Лакке сделал большой глоток. Поморщился. С каждой каплей алкоголя, притупляющего чувства, он все меньше ощущал вонь в квартире.
— И что ты с ними делаешь?
— С кем?
— Ну, с котятами? Что ты с ними делаешь? Оставляешь в живых?
— Ну да. Правда, последнее время они мертвыми родятся.
— Так это ж… что получается? Эта жирная, как ее там… Мириам? Значит, у нее в пузе — выводок дохлых котят?
— Да.
Лакке допил содержимое стакана, поставил его на стол. Гёсте сделал вопросительный жест, предлагая продолжить, но Лакке только покачал головой.
— Не. Тайм-аут.
Он опустил голову. Оранжевый ковер был покрыт таким слоем кошачьей шерсти, что, казалось, он из нее и сделан. Кругом кошки, кошки. Сколько же их тут? Он попробовал сосчитать. Дошел до восемнадцати. Только в одной комнате.
— А ты никогда не думал их… чик-чик. Ну, кастрировать или, как это… стерилизовать? Достаточно же, чтобы один пол был бесплодным.
Гёста непонимающе посмотрел на него:
— И как ты себе это представляешь?
— Да не, я ничего…
Лакке представил себе, как Гёста сидит в метро, а с ним двадцать пять кошек. В коробке. Нет, в полиэтиленовом пакете. В мешке. Приезжает к ветеринару, высыпает своих питомцев: «Кастрацию, пожалуйста». Он невольно рассмеялся. Гёста наклонил голову:
— Что?
— Да нет, просто представил. Тебе небось оптовая скидка положена.
Гёста шутку не оценил, и Лакке махнул рукой:
— Да не, я просто… Черт, вся эта история с Виржинией… я…
Внезапно он выпрямился и стукнул рукой об стол:
— Не могу я здесь больше находиться!
Гёста аж подпрыгнул на диване. Кот, лежавший у его ног, бросился прочь и спрятался под креслом. Из глубины квартиры послышалось шипение. Гёста поежился, повертел в руках стакан.
— Ну так иди. Я тебя не задерживаю…
— Да я не об этом. Я про все это. Про Блакеберг. Весь этот чертов город. Дороги, по которым мы ходим, места, люди — все это будто какая-то чудовищная болезнь, понимаешь? Здесь все не так. Вроде как думали, планировали, хотели построить идеальный город. А вышло все наоборот. Дерьмо вышло. Как будто… не могу объяснить… как если бы здесь просчитали, скажем, углы расположения домов по отношению друг к другу. Чтобы создать гармонию и все такое. Но что-то случилось с линейкой или там с угольником, что там для этого используют, — и все пошло наперекосяк, а со временем только усугубилось. И теперь ходишь между этими домами и чувствуешь — нет. Нет-нет-нет. Здесь быть нельзя. Здесь что-то нечисто, понимаешь? Хотя дело, конечно, ни в каких не в углах, а в чем-то другом, это как… как болезнь, въевшаяся в стены. И я не хочу так больше.
Звяканье бутылки о край стакана — Гёста без спроса наливал Лакке новую порцию. Лакке с благодарностью принял стакан. Выплеск эмоций оставил после себя приятную расслабленность в теле, пустоту, которую спиртное заполнило теплом. Он откинулся на спинку кресла, выдохнул.
Они молча посидели, как вдруг раздался звонок в дверь. Лакке спросил:
— Ты кого-нибудь ждешь?
Гёста покачал головой, с трудом поднимаясь с дивана.
— Нет. Просто проходной двор какой-то.
Лакке ухмыльнулся и поднял бокал. Ему стало лучше. Можно сказать, совсем хорошо.
Дверь открылась, пришедший что-то сказал, и Гёста ответил:
— Входи.
Лежа в ванне, в теплой воде, окрасившейся от крови в розовый цвет, Виржиния решилась.
Гёста.
Ее новое «я» подсказывало: чтобы войти, ей нужно приглашение. Ее старое — что это не может быть никто из тех, кого она любит. Или кто хоть как-то симпатичен. Гёста отвечал обоим требованиям.
Она вылезла из ванны, вытерлась, надела брюки и блузку. Только на улице она заметила, что забыла пальто. Тем не менее она не мерзла.
Сплошные плюсы.
У высотки она остановилась, подняла голову на окна Гёсты. Он был дома. Он всегда был дома.
А если он будет сопротивляться?
Об этом она не подумала. Она вообще ни о чем не думала, кроме того, что придет и возьмет то, что ей нужно. А что если Гёсте хочется жить?
Конечно, ему хочется жить. Он же человек, и человеческие радости ему не чужды, а что станет с его котами…
Мысли затормозились, исчезли. Она приложила руку к сердцу. Оно делало пять ударов в минуту, и она знала, что должна его защитить. Что во всех этих суевериях про осиновый кол что-то есть.
Она поднялась на лифте на предпоследний этаж и позвонила. Когда Гёста открыл дверь и увидел Виржинию, его глаза расширились в слабом подобии удивления.
Он что, знает? Неужели так заметно?
Гёста произнес:
— Как… это ты?!
— Да. Можно?..
Она махнула рукой вглубь квартиры. Она и сама ничего толком не понимала. Только интуитивно знала, что ей нужно приглашение, а иначе… иначе дело плохо. Гёста кивнул и сделал шаг в сторону:
— Входи.
Она вошла в коридор, и Гёста закрыл за ней дверь, глядя на нее водянистыми глазами. Он был небрит; дряблый подбородок, свисавший над горлом, казался грязным от серой щетины. Вонь в квартире оказалась хуже, чем ей запомнилось, еще сильнее.
Я не хо…
Ее старый мозг отключился. Голод взял верх. Она положила руки на плечи Гёсты, вернее, увидела, как руки легли на его плечи. Допустила это. Прежняя Виржиния сидела, сжавшись в комок, в глубине собственной черепной коробки, больше не контролируя ситуацию.
Ее губы произнесли:
— Хочешь мне помочь? Не двигайся.
Она что-то услышала. Голос.
— Виржиния! Ты! Как я рад, что ты…
Когда Виржиния повернула к нему голову, Лакке отпрянул.
Глаза ее были пусты. Как будто кто-то воткнул в них иголки и высосал то, что являлось прежней Виржинией, оставив лишь безжизненный взгляд анатомической модели. Иллюстрация номер восемь: глаза.
Виржиния секунду смотрела на него, потом выпустила Гёсту, повернулась к двери и нажала на дверную ручку, но дверь оказалась заперта. Она повернула защелку замка, но Лакке схватил ее и оттащил от двери.
— Ты никуда не пойдешь, пока не…
Виржиния вырвалась, заехав локтем ему в губу, рассекшуюся об зубы. Он крепко схватил ее за руки, прижался щекой к ее спине.
— Джини, черт! Мне нужно с тобой поговорить! Я чуть с ума не сошел, так за тебя волновался. Успокойся, да что с тобой?!
Она рванулась к двери, но Лакке держал ее, подталкивая к гостиной. Он изо всех сил старался говорить тихо и спокойно, как с испуганным животным, направляя ее в нужную сторону.
