Фёдор Леонов - Секретный пианист
Вымотанные непривычной качкой, мы не в состоянии поддержать компанию. В моей голове крутится только одна мысль: «добраться живым до берега. Глупо утонуть в конце пути».
К счастью, все кончается благополучно. Выйдя на берег в шумном Неаполе, облечено вздыхаем и решаем заработать денег тут же в порту.
***Третью неделю живем в бараках вместе с приезжими иностранцами. За тяжелую грязную работу, от которой моментально образовываются кровавые мозоли на руках, платят истинные гроши. Экономим на всем, в том числе и на еде. Чтобы не привлекать внимание других голодных и нищих грузчиков, переворачиваю свое кольцо камнем вниз. Получается подобие простого обручального кольца. К счастью, его никто не замечает. Каждую неделю в бараке происходят драки и выяснения отношений. Рабочим кажется, что кому-то заплатили больше, кому-то меньше. В такие моменты мы выходим на улицу и не ввязываемся в кутерьму.
Рядом с бараками есть небольшая местная забегаловка, хозяин которой неплохо готовит пасту с многочисленными вариантами неаполитанских соусов. Мы сразу облюбовываем это место. Дочь хозяина, со звучным именем Аллегра, быстро подружилась с нами.
Завидев нас, бойкая, живая девушка с обаятельной улыбкой на красивом лице моментально подлетает к столику, и задорно встряхивая кудрявыми волосами, спрашивает:
- Паста, сеньоре? - Я всегда отвечаю ей по-русски:
- Си, синьора. Большую пасту для всех.
Аллегра ставит на стол графин с красным вином, убегает на кухню и возвращается минут через десять уже с огромной тарелкой макарон. Каждый раз она подает пасту с новым соусом и говорит название. Мы перепробовали весь ассортимент: Наполи, Болоньезе, Песто, Кваттро, Формаджи... Сегодня Аллегра принесла соус для пасты, который называется Альфредо. Я шучу:
- Я Альфред и паста Альфредо!
Девушка не понимает, показывает на соус рукой и говорит:
- Альфредо, синьоре!
Показываю пальцем на себя:
- Но синьора, я - Альфредо! - Девушка смеется.
В этот вечер засиживаемся в забегаловке допоздна. В барак раньше времени возвращаться не хочется. Аллегра нас не выгоняет. Обслужив последнего посетителя, она подсаживается к нам за столик и внимательно вслушивается русскую речь, пытаясь уловить хоть какой-то смысл.
Обращаюсь к ней:
- Ничегошеньки ты не понимаешь.
Девушка радостно улыбается и что-то быстро говорит на своем родном диалекте.
Слегка подвыпивший, продолжаю на русском:
- И я тебя не понимаю!
Аллегра смелеет, берет мою руку, прижимает к сердцу и все лопочет и лопочет на итальянском:
- Андиамо! Андиамо!
Пожимаю плечами, не понимаю, что она хочет. Тогда девушка тянет меня за руку и увлекает за собой. Идем на берег моря, она не перестает лопотать на ходу.
- Амор, Альфредо, Амор! - девушка показывает рукой на звезды. Наконец до меня доходит смысл ее болтовни.
Аллегра садится на песок, увлекает за собой меня и не дает опомниться. Прижимается ко мне всем телом, обнимает, целует в губы, в шею, в глаза. Я настолько отвык от женской ласки, что не сразу соображаю, что должен сделать. Девушка улыбается и не торопит. Смелею... Во мне просыпается давно и глубоко запрятанное, почти звериное желание обладать красивой женщиной…
...Возвращаюсь в барак лишь под утро. Друзья ничего не спрашивают, только загадочно улыбаются и тактично ждут, не поделюсь ли своими впечатлениями о прошедшей ночи.
Страстный «амор» с Аллегрой продолжается еще две недели. Этого срока хватает, чтобы скопить необходимую сумму для покупки билетов на поезд до Рима, а оттуда дальше, до Парижа.
Расстроенная девушка провожает меня до вагона. Пытаюсь объяснить ей по-русски:
- Аллегра, я не могу здесь больше оставаться, должен найти супругу и ребенка. Они живут в России, я ничего не знаю об их судьбе.
В ответ она плачет и твердит свое:
- Амор, Альфредо, Амор…
... Вот так, неожиданно, начинается и заканчивается последний роман в моей жизни.
Мы едем в вагонах самого дешевого класса. В Париже останавливаемся на квартире родственников одного из товарищей, затем находим фонд помощи белым офицерам и получаем небольшое денежное содержание.
Еще через три дня уже еду в Берлин и еще через день добираюсь до Кенигсберга.
Письмо родственникам из Джакарты так и не дошло.
Месяц я отдыхаю - сплю и без конца ем. Как кадровому военному, мне быстро удается найти место в Кенигсбергском гарнизоне.
Сняв небольшую квартиру, живу один, посылаю многочисленные письма жене и брату в Россию, но ответов так и не получаю. Больше не обращаю внимания на женщин. Всю оставшуюся жизнь тоскую по своей семье.
ГЛАВА 18.
Чудеса иногда случаются, но над этим приходится очень много работать.
Вейцман Хаим.
(ВАЛЕРИЯ)
В моей квартире раздается телефонный звонок. Хватаю трубку. Вместо Сашиного голоса узнаю мамин, заплаканный.
- Приезжай, отец бушует. По телефону рассказывать не буду.
Ловлю машину и мчусь на другой конец города. Влетаю в квартиру и тут же, с порога, слышу слова рычащего от перевозбуждения отца:
- Твоя родная мать обманывала меня всю жизнь!
- Папа, давай спокойно рассказывай, мне волноваться нельзя.
- Пусть сама рассказывает! - продолжает рычать отец.
Мама садится на диван, я устраиваюсь рядом.
- Мои родственники из Германии нашли меня. Позвонил брат из Берлина.
- Какие родственники, какая Германия? О чем ты говоришь?
- Я не литовка, я чистокровная немка.
Обескуражено слушаю:
- Родилась я в Кенигсберге, в состоятельной семье. Мое настоящее имя Линда.
- Ли-и-нда?! Мама, как такое может быть!
- На этом свете все может быть, доченька. На самом деле я Линда фон Кройнц. Вернее, так меня звали до войны.
