Ричард Лаймон - Кровь? Горячая!
Говорят, исповедь — благо и успокоение для души. Но на меня это не действовало никогда. Может быть, мою душу, преждевременно обреченную на вечные адские муки и корчи, исповедь еще как-то утешит, но здесь от нее толку мало. Я опустил нож в карман, рассеянно взял с полки пустую банку и вышел из дома. До рассвета еще далеко. Люди еще гуляют. Черт, может быть, Венди еще не ушла из «ЛБ». Надо бы заглянуть — посмотреть.
Грант Моррисон
Энциклопедия Брайля
Осторожно ступая, Патрисия идет через кладбище Пер-Лашез.
— С тобой все в порядке? — переспрашивает миссис Беккс. — Здесь осторожней, ступеньки скользкие. Патрисия кивает и нащупывает ногой первую ступеньку. Мягкие подушки мха чувствуются даже через подошвы.
— С тобой все в порядке? — снова тревожится миссис Беккс.
— Все хорошо, — отвечает Патрисия. — Правда Саркофаги и надгробия повсюду вокруг. Она их чувствует. Отраженное от камней эхо, пространство, которое они вытесняют собой, слабые токи холода, который они излучают. Все это вместе придает кладбищенским памятникам Пер-Лашез цельность и твердость, что лежат за пределами мира видимого. Из закованных в камень глубин земли струится особый аромат. Сложная алхимия разложения порождает влажное благоухание, что сливается с запахом гниющих венков и липнет, как клочья тумана, к камням. Дождь бьется о натянутую ткань раскрытого зонта.
— Ну и как тебе здесь? — спрашивает миссис Беккс. — Как тебе памятник Уайльду? Понравился?
— Очень, — отвечает Патрисия.
— Конечно, эти вандалы сильно его попортили, исписали всю статую, но она по-прежнему впечатляет, правда?
Голос миссис Беккс тонет в шуме дождя. Патрисия молчит. Да и стоит ли говорить, как она развеселилась, когда ощупала Эпштейновского каменного ангела и обнаружила — к своему несказанному разочарованию, — что мошонка статуи отколота каким-то рьяным охотником за сувенирами, извращением и фетишистом. Миссис Беккс скорее всего не одобрит столь ироничное отношение к порче имущества, но Патрисия почему-то уверена, что сам Оскар Уайльд посчитал бы все это вполне забавным. И вообще. Миссис Беккс не одобряет практически ничего, и Патрисия уже начала отчаянно уставать от постоянного присутствия этой женщины рядом.
— Надо нам где-то спрятаться от дождя, — говорит миссис Беккс.
Они переходят улицу, заходят в кафе и садятся за столик.
— Что тебе принести, дорогая? — спрашивает миссис Беккс. — Кофе?
— Да. Эспрессо. И круассан. Спасибо. Миссис Беккс делает заказ, поднимается с кресла и отправляется на поиски телефона. Патрисия достает из сумочки книгу и начинает читать, водя по странице кончиками пальцев. Но она не находит покоя и утешения. В последние дни с ней творится что-то неладное — книги больше ее не радуют, а только усиливают ощущение изоляции и горькой неудовлетворенности. Они насмехаются, дразнят обещаниями какого-то лучшего мира, но в конце не дают ничего, кроме пустых слов и закрытой обложки. Она устала жить жизнью из вторых рук. Ей хочется настоящего — чего-то, чего она никогда не умела выразить словами.
Официант принес кофе.
— Вам еще что-нибудь, сэр? — спросил он. Патрисия оторвалась от книги. Кто-то сидел за столиком, прямо напротив нее. Какой-то мужчина.
— Нет, спасибо, — сказал мужчина. У него был богатый, раскатистый, хорошо поставленный голос. Каждый слог словно таял в воздухе.
— Надеюсь, вы ничего не имеете против. — Теперь мужчина обращался к Патрисии и говорил по-английски. — Я смотрю, вы сидите совсем одна.
— Нет, вообще-то я не одна, — возразила Патрисия. Она спотыкалась о слова, как могла бы спотыкаться о мебель в какой-нибудь незнакомой комнате. — Моя спутница там. Вон там. — Она сделала неопределенный жест куда-то в сторону.
— А мне кажется, вы одна, — сказал мужчина. — Мне кажется, вы совсем одна. А это не правильно, что такая красивая девушка одинока в Париже.
— А вот и нет, — сухо проговорила Патрисия. Он начал смущать ее и раздражать.
— Поверь мне, — сказал мужчина, внезапно переходя на «ты». — Я знаю, чего ты хочешь. У тебя на лице написано. Я знаю, чего ты хочешь.
— Вы о чем вообще говорите? — возмутилась Патрисия. — Вы же меня не знаете. Вы ничего обо мне не знаете.
— Я читаю тебя, как книгу, — продолжал он невозмутимо. — Завтра в это же время я буду здесь — на случай, если ты вдруг захочешь побольше узнать про Энциклопедию Брайля.
— Простите? — Ее лицо вспыхнуло. — Я не понимаю…
— Все в порядке, дорогая?
Патрисия повернула голову. Это был голос миссис Беккс. Иностранные монеты со звоном посыпались в дешевенький кошелек.
— Просто этот мужчина… — начала Патрисия. Миссис Беккс уселась за столик.
— Какой мужчина? Официант?
— Нет. Этот мужчина. Там. — Патрисия указала на место напротив.
— Там никого нет, Патрисия, — сказала миссис Беккс тоном, предназначенным для неразумных детей и собак. — Давай допивай свой кофе. Мишель сказал, что заедет за нами минут через двадцать.
Патрисия подняла свою чашку вдруг онемевшими пальцами. Где-то пыхтела и кашляла машина для приготовления эспрессо. Дождь лился с небес — на немых мертвецов Пер-Лашез, на дома и улицы Парижа. Дождь покрыл собой целый город. Как вуаль, как смятая простыня.
Патрисия вскинула голову и спросила:
— Который час?
* * *Патрисия сидит у себя в номере, в высоком и узком здании отеля на бульваре Сен-Жермен, и прислушивается к уличному движению за окном. Колеса машин прорезают пелену дождя.
Дождь моросит сквозь тьму. Дождь брызгает на балкон. Дождь капает медленно, грустно — с завитков кованой решетки.
Она сидит на краю кровати. В темноте. Всегда в темноте. Свет ей не нужен. Сколько денег она экономит на счетах за электричество! Она сидит в темноте в полдень, доедает очередную плитку шоколада и пытается читать. Безнадежно; пальцы скользят по узору из точек азбуки Брайля, но в их сочетаниях нет никакого смысла. Не в силах сосредоточиться, она закрывает книгу и подходит к окну. Скоро наступит вечер. Снаружи, в дождливой тьме, Париж обрядится в одежды из света. Студенты примутся за свои бесконечные споры за чашкой кофе, влюбленные упадут друг другу в объятия. Там, снаружи, в бездыханной тьме и пылающем неоне, люди будут жить и чувствовать, что живут. Здесь, в этой комнате, Патрисия будет сидеть и читать.
Она тяжело опускается на кровать. Ей тоскливо и невыразимо грустно. Она ставит в плеер кассету. Она ложится, откинувшись на подушки, и смотрит широко распахнутыми глазами в свою личную темноту.
