Ричард Лэймон - Кол
Ларри сделал очередную копию и продолжил поиск дальше.
В небольшой заметке в номере от 17 августа сообщалось, что тщательное обследование Полынной Степи и ее окрестностей не дало ничего нового в поиске пропавших девушек. Урия Радли все еще находится на свободе.
В воскресенье, 1 сентября, в Первой пресвитерианской церкви состоялось богослужение по Сандре Данлап, Линде Латам и Бонни Саксон. Присутствовали семьи и друзья пропавших девушек. Было предложено всем помолиться за их благополучное возвращение и утешить их близких во время этого тяжкого испытания.
Ларри отметил, что служба не была названа «поминальной». О девушках «вспоминали», но не произносили «поминальных речей». Наверно, все уже догадывались, что никогда больше не увидят бедных девочек, но все еще хватались за самую малую тень надежды.
Ларри сделал копию и с этой заметки, просмотрел через экран остальные страницы и, не обнаружив ничего интересного, перешел к следующим микрофишам в коробке. Он просматривал их одну за другой, добрался наконец до конца сентября, но не нашел больше ни одной заметки ни об Урии, ни о пропавших девушках.
Но в Мюлехед-Бенде не было больше похищений. Вся серия закончилась на Бонни. В этом не было ничего удивительного, — Урия покинул их округ.
Он исчез еще до того, как полиция прибыла в Полынную Степь. Вероятно, он понял, что был опознан, пока выжидал в машине перед домом Бонни.
Ларри догадался, что он отвез ее в свой отель и спрятал тело под лестницей, надеясь придумать потом что — нибудь другое. Но что произошло с Сандрой и Линдой? С ними-то он так не торопился. Может, отвез их проткнутые колами тела в пустыню и закопал их там?
С другой стороны, он мог спрятать их в городе, как и Бонни. Ведь там все здания пустые и заброшенные. Урия мог замуровать их в. стенах или под полом.
«Интересно, смогли бы мы найти их», — подумал Ларри.
Действия полиции оказались безуспешными. Они не смогли найти даже Бонни, а ведь она была у них прямо под носом, когда они обыскивали отель.
Прямо под их носом.
Правда, то место под лестницей было закрыто. Там было жарко и сухо. Она не столько разлагалась, сколько мумифицировалась. Наверное, именно поэтому сильного запаха не было.
Ларри вспомнил запах, стоявший под лестницей. Сухой, пыльный, немного напоминающий запах старинных книг с пожелтевшими страницами.
А потом Ларри вспомнил ароматы из своего сна. Это был приятный запах ее шерстяного свитера. Ее волосы, упавшие на его лицо, пахли свежим утренним ветерком. Кожа слегка отдавала корицей, а легкое ее дыхание было мятным, как будто она совсем недавно почистила зубы.
Ларри откинулся на спинку стула. Закрыл глаза. И сразу же ощутил запах Бонни, словно наяву.
«Ты ничего не мог чувствовать, — сказал он себе. — Это только плод твоего воображения».
Хотя такой реальный.
Такой реальный, что даже воспоминание о нем вызывало жгучее желание.
Интересно, она пахла также, когда была жива?
Будет ли она пахнуть также, если вернется к жизни?
«Она — не вампир, — говорил себе Ларри. — Но допустим, что это так и есть. Допустим, я вытаскиваю кол, и она действительно оказывается вампиром. Будет ли она точно такой же, как та Бонни, которая приходила ко мне утром?
Будет ли она также пахнуть? Также выглядеть?
Будет ли она также себя вести?
Будет ли она любить меня?»
Глава 28
Лейн вошла в класс, когда до начала шестого урока оставалась еще одна минута. Половина мест были еще пустыми. Включая место Бенсона. Включая место Джессики.
Проходя к своей парте, Лейн посмотрела на пустое место Джессики.
Она больше никогда не будет сидеть здесь.
Эта мысль показалась Лейн такой темной и такой бесконечной, что внутри нее все сжалось в комок. Она тяжело опустилась на свое место, поставив локти на парту, подперев лицо руками, уставившись прямо перед собой.
Она заметила, что мистер Крамер повесил остальные портреты писателей над классной доской. Она свалилась, когда тянулась с портретом Сандберга, чье спокойное и величественное лицо с седыми волосами, падавшими на один глаз, теперь смотрело со своего места рядом с Фростом. За Сандбером мистер Крамер поместил Т. С. Элиота, Ф. Скогга Фицжеральда и Томаса Вольфа.
«Мне оставалось повесить только четыре картины», — подумала Лейн.
Вчера казалось, что это падение вызвало целую бурю чувств в ней: что она такая неуклюжая, что умудрилась свалиться, смущение от того, что слишком большая часть ее тела оказалась открытой для мистера Крамера, трепет от его прикосновений. Теперь же все это казалось таким пустяком. Смерть Джессики свела на нет то, что раньше представлялось ей таким важным.
Лейн мало знала ее. Она даже не любила ее.
И все — таки, услышав сообщение о ее смерти, Лейн почувствовала себя такой маленькой и незначительной, словно ее собственная жизнь была всего лишь игрой. Она играла в своей собственной глупенькой маленькой пьеске. И пока она занимается своими детскими проблемами, надеждами и желаниями, находясь в безопасности на своей крошечной сцене, в реальном мире рядом с ней происходят реальные вещи. Пугающий, враждебный мир, полный тьмы и насильственной смерти.
Чувство это ей очень не нравилось. В его свете все, что она делала, казалось таким тривиальным. Еще хуже была неотступная мысль, что когда — нибудь она и сама может оказаться втянутой в этот же самый реальный мир, о который разбилась Джессика, да и многие другие люди, а, может, даже и все, кто раньше, кто позже.
Она была испугана до смерти.
Весь день при воспоминании о Джессике Лейн бросало в холодный пот. Задержавшись в туалетной комнате по дороге на шестой урок, она понюхала под мышками. Благодаря дезодоранту там пахло нормально, но блузка промокла насквозь. Все тело Лейн было в испарине. Бюстгальтера, который задерживал бы пот, на ней не было, поэтому влажные струйки беспрепятственно текли до самого пояса, где впитывались в блузку.
И опять она пожалела, что не надела в школу бюстгальтер. Не из — за пота. Из — за Джессики. Та причина, по которой она оставила его дома, теперь казалась частью ее собственной маленькой драмы, такой детской и мелкой в свете этого страшного вторжения реальной жизни.
К тому же в нем она бы чувствовала себя в большей безопасности. Утром она наслаждалась, ощущая раскованность, свободу. Но после того, как она услышала о Джессике, она почувствовала себя, напротив, уязвимой.
Прозвенел звонок, напугавший ее.
Когда в класс вошел мистер Крамер, она выпрямилась. Он поставил свой портфель, вынул из него небольшую, коричневого цвета книжку, присел на край стола, положив книгу на колени. В классе воцарилась тишина. Он обвел глазами ряды учеников. Лицо его выглядело суровым, немного измученным.
