Стивен Галлахер - Властелин страны кошмаров
Время опять остановилось.
Они все вцепились в него и вытащили на середину комнаты. Гренландская собака по-прежнему сидела на плечах, другая прокусила руку и трепала ее, как тряпку. Гренландская собака мягко жевала, не прокусывая, его затылок, и тут Бруно сковал опустошающий спазм ужаса: он понял, чего она хочет. В ту же секунду челюсти собаки сомкнулись с силой парового пресса, зубы скользнули, как ножи, вдоль шейных позвонков, впиваясь в спинной мозг.
Его тело умерло, но мозг продолжал работать. Левый глаз еще что-то различал в кровавой пелене, и этим глазом он увидел, как во все стороны полетели куски мяса и кожи.
Кто-то закричал как ребенок. «Кто бы это?» подумал он.
Что они такое приказали ему?
Раздобыв ключ, Джим услышал, как закричал Бруно.
Крик не смолкал, пока он вставлял ключ в замок, вопли продолжались, когда он несколько раз тщетно пытался повернуть ключ в замке. Ему приходилось так выворачивать руку, что действовать ею он почти не мог. Немного передохнув, он начал все сначала. Бруно еще кричал, когда Джим отпер замок, но когда Джим открыл дверь, крики уже смолкли.
Джим добрался до операционной, навстречу ему выбегали собаки. Они бежали в строгом порядке, залитые кровью и удовлетворенные, он отпрянул к стене, чтобы пропустить их.
Джим пытался не смотреть на Бруно, но это было нелегко. Куски его тела валялись по всей комнате. Плитки на стенах были забрызганы красным, пол покрывали куски кожи и волосы. Дубинка лежала там, где Бруно оставил ее — на краю операционного стола. С того места, где он стоял у раковины, когда собаки напали на него, он не смог дотянуться до дубинки, а без нее его власть над ними кончилась.
Из крана все еще текла вода. Джим удостоверился в том, о чем он и так уже подозревал, потом вышел. С него было довольно. Он присел на корточки у стены в коридоре и постарался глубоко дышать, чтобы справиться с приступом рвоты.
Бруно выгреб все, не только пузырьки с эпетелином, но и все остальные препараты компании «Ризингер-Жено». Он сбросил их в раковину и раздавил, смыв полученный коктейль под струей воды. Не осталось ни одного лекарства, только битое стекло и пустые коробки.
Джим устало поднялся на ноги и пошел отыскивать, чем можно накормить собак.
Мишлен просматривала черновик своего итогового отчета, когда услышала, как что-то скребется поблизости. Крысы, подумала она и, не удержавшись, вздрогнула. На днях она вспугнула двух крыс, когда шла через лекарственный огород. Крысы были жирные, лоснящиеся, и очень шустрые, они юркнули под фундамент. Дважды она видела их во сне.
Черновик занимал всего два листка линованной бумаги. Приказ сворачивать работы пришел поздно, составлен он был в таких туманных выражениях, что ей пришлось читать между строк. Она сделала вывод, что проект «Октябрь» также прикрывается, но никак не могла понять почему. Возможно, на самом верху решили поменять направление исследований, а может быть, все предприятие было как-то скомпрометировано. Пожалуй, она не жалела об этом. Она так и не добилась никаких результатов за все время пребывания здесь. Не так-то просто будет раздуть отчет, чтобы он выглядел мало-мальски достойно.
Она опять услышала, как что-то скребется. Звуки доносились из-за двери.
Открыв дверь, она увидела До Мина. Мальчика с ним не было, и целую минуту он скребся в дверь своими клешнями, пытаясь привлечь ее внимание.
— Идемте скорей, — встревоженно произнес он, не добавив больше ни слова.
Уже на полпути к палате, в которой проводились опыты с ЭПЛ, Мишлен услышала крики. В коридорах вдоль стен были разложены спальные принадлежности, но никто не спал. Испуганные лица выступали из мрака по обеим стенам коридора, пока До Мин и Мишлен спешили туда, откуда неслись эти вопли.
Переступив порог, они словно наткнулись на стену крика. Мишлен содрогнулась, услышав, какая острая боль звучала в этом крике. Слепого санитара нигде не было видно, некоторые пациенты выбрались из своих кроватей.
Кто-то лежат неподвижно, потому что был привязан ремнями, другие свалились на пол. Мускулатура у них слишком ослабела, сухожилия сильно укоротились. В нелепых позах они лежали возле своих кроватей, пытаясь по мере сил принимать участие в происходящем.
Мало кто из пациентов сумел продвинуться далеко. Они сгрудились в дальнем углу палаты — эти кривые, шишковатые, высохшие мумии. Они окружили какую-то жуткую кучу на полу. До Мин остался на месте, Мишлен пошла дальше одна.
В куче на полу можно было различить тряпки, и кости, и сальную красную кожу. Мишлен приостановилась: она поняла, что это. Подойти ближе у нее не хватило духу. Эта куча когда-то была слепым санитаром.
Один из них обернулся и глянул на нее, опираясь на костяшки пальцев и некрасиво подергиваясь. Мертвые глаза его светились каким-то чужим огнем, все его движения контролировал неумелый кукловод. Это был объект наблюдений номер четыре, ее главная надежда.
Он перевел дыхание и затем присоединился к остальным. Его голос добавил еще одну гармоническую ноту к их «пению».
Сгрудившись вокруг своей жертвы, они выли как волки.
Только санитар их уже не слышал.
— Я заходил сюда с леди, — сказал он дочке хозяина кафе. — Куда она ушла?
Девочка нервно огляделась вокруг:
— Она ушла с полчаса назад. С французским джентльменом.
— Каким еще французским джентльменом?
— Тоже туристом. Они поговорили немного и потом вместе ушли.
— В какую сторону?
— К железной дороге.
По пути на станцию Джим пытался убедить себя, что беспокоиться совершенно не о чем. Должно быть, Линда пошла ему навстречу, она же не знала, что последние полмили он решил срезать путь и вышел к деревне с другого конца. А француз, должно быть, турист, как девочка и сказала. Он не может быть никем другим.
Когда он пришел на станцию, странный маленький поезд, путешествующий по горам, как раз трогался в путь. Когда Джим полез через барьер, у него застряла нога и он чуть было не свалился, но в любом случае было слишком поздно, поезд уже отошел от ступенчатой платформы и набирал скорость на спуске.
Что же теперь делать? Спуститься в долину другим путем было невозможно. В голове у него шумело.
— Я здесь, Джим, — сказала Линда.
Она спускалась с верхнего края платформы. Шум поезда был уже почти неразличим вдали, он растворился в безмолвии верхних склонов.
— Извини, если доставила тебе лишнее беспокойство, — сказала она. — Этот престарелый поклонник знаменитостей так прилип ко мне, что я не знала, как от него избавиться. Пришлось притвориться, что я должна встретиться с тобой внизу, в долине, я заманила его на поезд, а потом извинилась и выскочила на платформу, когда двери уже закрывались. Я поступила не лучшим образом, но он пристал как банный лист.
