Василий Ефимов - В плену фиолетовых зеркал
— Почему ты рассказываешь и показываешь мне всё это?
— Потому что ты думаешь, что полученные сведения позволят многое понять. Но здесь всё куда проще, чем ты себе представляешь.
— Откуда такая благосклонность?
— Это моя работа.
— Раз в несколько лет давать абстрактные инструкции?
— Да.
— Я хочу изменить свой сценарий! Почему здесь нет правил, которые нельзя нарушать? Что мне сделать, чтобы Сатана обратил на меня внимание?
— Просто играй.
— И всё?
— Да.
— И других путей, кроме как плыть по течению, нет?
— Нет.
— Такого не может быть.
— Может, это же ад. Где бы ты ни был, что бы ты не делал, о чём бы ни думал, к чему бы ни стремился, всё бесполезно. Вечное рабство и полное безвластие.
— Сырьевой элемент, который шлифуют независимо от его желаний. Ужин для капризного гурмана в дорогом ресторане! Еда! Чёртова еда! Или кто я? Строительное сырьё, как говорил Горнер? А может быть я просто ничтожный раб, дух которого постепенно ломают, чтобы он однажды сказал: «Да, я рождён быть рабом, это моя судьба»?! Уж не знаю, что лучше!?
— Восхитительная самооценка. Твоё сознание изменяется, поздравляю.
Винсент не ответил, но ему хотелось закричать от гнева. Если бы он мог, то сам бы стал адом и с наслаждением чувствовал, как все в нём мучаются.
— Сдержанный гнев это хорошо, особенно когда он смешан с отчаянием. Чем сильнее, тем лучше.
— Приятного аппетита.
На мгновение возникла полная тьма.
Винсент оказался на стартовой платформе. Цветок был раскрыт. Царила тишина.
— В один прекрасный день, когда птиц не окажется на гнёздах, вы втроём перенасытитесь как сегодня, потом ты накормишь свой рюкзак. Ему сполна хватит и трёх яиц. Только в него нужно класть надтреснутые яйца. Он должен узнать, что ему можно их есть. Когда рюкзак созреет и полакомится тобой, защитники должны донести его к цветку, чтобы тот проглотил его.
— Я попаду внутрь ипплеста?
— Да.
— Что там?
— Увидишь. Возможно, ты даже захочешь там остаться.
— Останусь, если мне понравится. А что будет с Тэроном и Хольфом.
— Они тоже туда попадут, вместе с тобой.
На мгновение воцарилось молчание.
— Миронт?
— Что?
— Если над головой вместо неба дно океана-мрака второго уровня, то, как объяснить плывущие по нему облака, тусклое солнце, смену дня и ночи?
— Плывущие облака это отходы от переработки энергии, получаемой от ипплестов. Они выбрасываются, время от времени.
— Проще говоря, экскременты.
— Да, если угодно.
— А что же тогда выступает в роли солнца?
— То, откуда эти отходы выбрасываются.
— Здорово, а почему оно светиться?
— Заряженные частицы психокинетической плазмы, плюс некоторые радиоактивные соединения в большой концентрации и всё такое. Я в этом не очень разбираюсь.
— А день и ночь?
— Все тёмные сферы, из которых состоит ад, вращаются вокруг своей оси. Точнее сказать вокруг одной общей оси, которая пронизывает их насквозь. Они вращаются в противоположных направлениях относительно друг друга.
— Почему ночью небо заливается красным светом?
— Продукты распада отбросов растворяются в воздухе и реагируют с газами выделяемыми почвой.
— А кислотный дождь, который идёт раз в два месяца?
— Когда облака становятся слишком густые и тяжёлые они собираются в кучи. Мельчайшие взвешенные капли сливаются друг с другом, становятся тяжёлыми и падают на землю.
Воцарилась тьма.
— Я тебе показала и рассказала достаточно, — сообщила Миронт.
— Пора мне расплачиваться за нашу беседу?
— Ты будешь платить мне до тех пор, пока не наступит моя смерть.
Винсент лежал на операционном столе, намертво привязанный ремнями по рукам и ногам. Перед ним стояла та же девушка, что и была с ним в ванной. К ней подошёл помощник в белом халате со шприцом в руках.
— Нет, — сказала она, — наркоз не нужен.
Винсенту стало немного не по себе, но, несмотря на все усилия двигаться он не мог.
— У тебя здесь много лишнего, вредного для жизни, — говорила она, гладя ладонью по коже живота Винсента, — но мы всё исправим. Миронт надела резиновые перчатки, взяла большой кусок ваты и смочила его в антисептической жидкости. Она принялась медленно обмазывать Винсенту живот. При этом на её лице выражалось предвкушение праздника. — Мне повезло, что ты мне попался, я долго ждала такого пациента. Инструменты!
Миронт взяла в руки скальпель проткнула им кожу в месте солнечного сплетения и медленно разрезала по линии симметрии до паховой зоны. Она взглянула на своего пациента (чей взгляд молил прекратить мучения) и улыбнулась. Миронт просунула руки внутрь его живота и принялась массировать внутренние органы. Винсент вскрикивал и стонал, но никак не терял сознания. Он чувствовал всё во всех красках.
Миронт потихоньку вынула ему полкишечника, намотав его как верёвку на руку.
— Ну что же ты не просишь прекратить, неужели нравится?
— Если я попрошу, то ты будешь делать это вдвое дольше.
— Умный мальчик.
Миронт продолжала в том же духе несколько часов. Она отрезала части от других органов, затем пришивала их. Винсент терял много крови, но только не сознание. Наконец ему наложили швы и отправили в палату с дырявыми стенами и потолком. На улице шёл дождь и завывал ветер, оставляя отпечаток погоды в помещении. Медбрат поднял его с носилок и швырнул на металлическую кровать с пружинистым дном. На ней не было ни белья, ни подушки, а только изъеденный молью и жучками влажный матрац.
При каждом движении Винсент чувствовал невыносимую боль в животе, казалось, что у него до сих пор там кто-то копается и что-то вырезает. Один раз ему принесли поесть: холодную испорченную жидкую кашу, где плавали черви. При виде этого появился неестественный аппетит, и он жадно съел эту кисловато-сладкую жижу со слабо хрустящими особо вкусными живыми кольчатыми элементами.
Винсент лежал на кровати, и всё время мёрз, с потолка на него капала вода, его ласкал холодный сквозняк. Через день он простудился, поднялась температура, тело распухло, сквозь швы сочился гной.
Была вторая операция. На этот раз ему ввели парализующий препарат, ремни не потребовались. Оперировали на легких, сердце, кишечнике, печени, селезёнки и почках, потом вскрыли бёдра и удалили несколько мышечных волокон. Как только сердце останавливалось, сделали прямой массаж, и оно снова работало, качая кровь, которой почти не осталось. Винсент не терял сознания и никак не умирал.
Тяжело плыли долгие дни.
