Джо Хилл - Призраки двадцатого века
В тысяча девятьсот пятом году в Ханаанвилле, штат Пенсильвания, появился целый лес-призрак. Его наблюдали двадцать минут, и даже сохранились фотографии феномена. Случилось это в районе новостроек, где вдоль бесконечно петляющих дорог десятками вырастали современные бунгало на одну семью. Одним воскресным утром жители района проснулись и обнаружили, что лежат посреди берез — они выросли, казалось, прямо из пола их спален. В бассейнах на задних дворах покачивались заросли болиголова. Призрачный лес распространился до соседнего торгового центра. Первый этаж порос ежевичником, уцененные юбки повисли на ветках норвежских кленов, а в ювелирном отделе расположилась стайка воробьев — они деловито стучали клювами по жемчужинам и золотым цепочкам.
То, что бывают деревья-призраки, в каком-то смысле логичнее существования призраков-людей. Стоит только представить себе дерево: оно сотни лет стоит на одном и том же месте, купается в солнечном свете, впитывает из атмосферы и почвы влагу, без устали черпает из-под земли жизнь, как человек черпает ведром воду из бездонного колодца. После того как дерево срубят, его корни еще долгие месяцы пьют из подземного источника. Привычка к жизни настолько сильна, что бросить ее мгновенно деревья не могут. Очевидно, деревья не могут сразу признать свою смерть — ведь они никогда не знали, что жили.
После твоего ухода — не сразу, а где-то к концу лета — я спилил ольху, под которой мы с тобой расстилали одеяло твоей матери и читали, а потом засыпали, слушая жужжание пчел. Дерево состарилось, начало гнить, в нем завелись жучки, хотя по весне еще появлялись новые побеги на старых сучьях. Я говорил себе, что не хочу рисковать — сильный ветер может повалить ольху, и она упадет на дом, хотя, если честно, в сторону дома она не клонилась. Теперь я стал замечать, что порой в оголенном дворе ни с того ни с сего поднимается и воет ветер. И мне кажется, вместе с ним воет что-то еще.
ЗАВТРАК У ВДОВЫ
Киллиан не стал снимать одеяло с Гейджа — ему не хотелось его брать. Он оставил Гейджа там, где тот лежал, на небольшом холме над пересохшим ручьем где-то на востоке Огайо. Почти целый месяц после этого он нигде не останавливался, а все лето девятьсот тридцать пятого года провел в товарняках, идущих на север или на восток. Казалось, он по-прежнему придерживается их первоначального плана — наведаться к любимой кузине Гейджа, обитавшей где-то в Нью-Гэмпшире; но на самом деле это было не так. Теперь Киллиан никогда не сможет познакомиться с ней. Он понятия не имел, куда держит путь.
На несколько дней он задержался в Нью-Хейвене, но не остался и там. Однажды вечером, дождавшись темноты, он вышел к тому месту, о котором ему рассказывали, — рельсы там описывали широкую дугу и поездам приходилось притормаживать, чтобы пройти ее. Он стал ждать. Рядом с ним, у основания насыпи, пристроился мальчишка в грязном пиджаке не по размеру. Когда появился поезд, идущий на северо-восток, Киллиан подскочил и побежал вдоль состава. Выждав удобный момент, он запрыгнул в товарный вагон. Следом в вагоне очутился и мальчишка.
Так они и ехали вдвоем, в темноте; качались из стороны в сторону вагоны, стучали и визжали колеса на стыках рельсов. Киллиан задремал и проснулся от того, что пацан дергал его за пряжку ремня. Он сказал, что ему нужен четвертак, но у Киллиана не было четвертака. А если бы и был, он потратил бы его с большим толком.
Киллиан схватил мальчишку за руки и оттолкнул от себя. Пришлось даже применить силу, чтобы тот отцепился: Киллиан намеренно вдавил ногти в мягкую кожу детских запястий, причиняя боль. Он велел мальчишке сидеть смирно. На вид он такой хороший ребенок, сказал Киллиан, зачем же так вести себя? И еще, сказал Киллиан, пусть малый разбудит его, когда поезд остановится в Уэстфилде. Мальчишка злобно посверкивал глазами из другого конца вагона и молчал, прижав колени к груди и обхватив их руками. Иногда сквозь щели деревянной стенки вагона падал серый утренний свет. Он медленно скользил по липу мальчика, выхватывая из мрака его лихорадочный ненавидящий взгляд. Под этим взглядом Киллиан снова заснул.
К тому времени, когда он проснулся, мальчишка исчез. Уже совсем рассвело, но было еще довольно рано и весьма холодно. Киллиан встал у полуоткрытой двери. Его дыхание срывалось и улетало прочь облаками мороженого пара. Он придерживал дверь рукой — выставленные наружу пальцы обжигал колючий ледяной поток воздуха. Рубашка Киллиана давно уже порвалась под мышкой, и в дыру задувал холодный ветер. Он не знал, проехали они Уэстфилд или еще нет, но чувствовал, что спал долго. Значит, скорее всего, Уэстфилд остался позади. Мальчишка, наверное, там и спрыгнул. После Уэстфилда поезд идет без остановок до самого Нортгемптона, а Киллиану вовсе не хотелось туда. Холодный ветер хлестал его лицо и руки. Иногда ему казалось, что он умер вместе с Гейджем и с тех пор по земле бродит его привидение. Но это было не так, о чем ему напоминало многое: например, ноющая боль в шее от неудобной позы, в которой он спал, или холодный воздух, задувающий сквозь дыру в рукаве.
На товарной станции в Лайме Киллиана и Гейджа застукал охранник: они спали под одним одеялом, спрятавшись в служебной пристройке. Он пинками разбудил их и велел убираться. Решив, что они двигаются недостаточно быстро, охранник ударил Гейджа дубинкой по голове так, что тот повалился на колени.
Следующие несколько дней Гейдж, просыпаясь по утрам, говорил Киллиану, что у него двоится в глазах. Он находил это забавным. Несколько минут он сидел на одном месте и поворачивал голову в разные стороны, смеясь над размноженным миром. Чтобы зрение вернулось в норму, ему приходилось моргать и долго тереть глаза. Позднее, дня через три после случая в Лайме, Гейдж начал падать. Допустим, идут они вдвоем куда-нибудь, и Киллиан вдруг замечает, что шагает в одиночестве. Тогда он оглядывается и видит, что Гейдж сидит на земле, побелевший и испуганный. Они остановились в одном месте, чтобы отдохнуть денек-другой; но зря они там остановились, лучше бы Киллиан не соглашался на тот привал. Лучше бы они дошли куда-нибудь, где есть доктор. Теперь Киллиан понимал это. На следующее же утро, у сухого русла, Гейдж умер с открытыми удивленными глазами.
Потом Киллиан слышал у ночных костров рассказы об охраннике по прозвищу Лаймский Стукач. Из описаний он догадался, что это тот самый человек, что ударил Гейджа. Говорили, что Лаймский Стукач иногда даже стрелял в нарушителей. Однажды он, угрожая пистолетом, заставил кого-то спрыгнуть с поезда, идущего со скоростью пятьдесят миль в час. Лаймский Стукач славился своими подвигами. По крайней мере, среди бродяг.
