Барбара Хэмбли - Путешествие в страну смерти
Ощупывая отмычку в кармане, он двигался, подобно призраку, сквозь Дом Олеандров.
Язычок пламени бросал отсветы на обитые китайским шелком стены комнат:, обозначал тусклую бронзу под сводами арок. Пройдя сквозь восьмиугольное помещение, выложенное от пола до потолка красными изразцами (из мебели там был один только черно-белый столик для кофе), Эшер очутился в заросшем олеандрами дворике, где среди темных кустов смутно белела какая-то статуя.
Наконец он обнаружил искомую комнату с проседающим под ногой дощатым полом. Она оказалась маленькой, облицованной желто-голубой плиткой. Затем — снова двор, длинный и узкий.
Луна еще не взошла. В окнах двух низких зданий, стиснувших двор, — ни огонька. Судя по тяжелым округлым аркам и толстым желобчатым колоннам, возведены они были еще римлянами. За дальней стенкой дворика на фоне ночного неба прорисовывался купол еще одного огромного дворца. А это уже строили турки.
Крыльцо с колоннами — залито чернотой. Неровная мостовая была знакома Эшеру. Чувствуя, что может уже погасить свечку и идти на ощупь, он двинулся налево. Пятнадцать шагов через двор, далее — дверь, пять ступенек — и снова налево. Мрак вокруг был непроглядный. И, возможно, что-то в этом мраке таилось.
«Или, ничего, — сказал он себе. — Одно из двух».
Эшер спустился по ступеням. Если бы он не знал о второй лестнице, он бы решил, что зашел в тупик, поскольку проход к ней таился в одной из сводчатых ниш.
Эта вторая лестница, насколько он помнил, была раза в три длиннее первой. Если он сейчас столкнется на ней с выводком Бея, возвращающимся после ночной охоты, бежать будет некуда.
Усыпальница скорее всего служила тюрьмой или же складом вещей, куда более ценных или опасных, нежели вино. Низкие кирпичные своды заставляли пригнуть голову, справа несколько раз открывались черные отверстые дверные проемы, ведущие в тесные чуланы. Воздух становился все холоднее.
Дастлах. Научная установка. В библиотеке Эшеру попадались научные журналы конца восемнадцатого столетия и трактаты на арабском, написанные в те времена, когда исламский мир еще не уступил Европе первенства в науке. Хотелось бы знать, что нужно Мастеру Константинополя от западных инженеров, если он держит это в тайне даже от собственного выводка и приходит в ярость от малейшей задержки?
Что-то тускло блеснуло в пламени свечи — мерцающая кость в черном горле арки.
«Здесь», — подумал он.
То самое место, которое Бей прячет от всех, место, которое он окутал незримым туманом.
Эшер знал, что если пройдет сейчас до конца коридора и поднимется по лестнице, то окажется перед дверью, ведущей наружу. Но слева от него мерцала решетка из серебряных прутьев, за которой таилось… что?
Или кто?
Черный туннель впереди и мерцающая решетка слева.
Сколько у него еще осталось времени?
Знать это было необходимо.
Эшер осторожно двинулся к решетке.
Слабый свет отразился в воде, разлитой на неровном каменном полу. Коридор за серебряными прутьями был узок и кривоват. Эшер разглядел еще два арочных входа в его левой стене. На ближней из дверей блеснула металлическая пластина замка. Запах аммиака был настолько силен, что Эшеру стоило больших усилий не закашляться.
Они скоро вернутся: Зардалу, Байкус Кадинэ и другие — ведя с собой очередную жертву, чтобы устроить за ней потом охоту в черных лабиринтах огромного дома…
Даже сидя взаперти в своей комнате наверху, Эшер долго еще слышал в ту ночь крики бедного армянского юноши.
Он вернулся в главный коридор, надеясь найти лестницу, ведущую наружу.
Как и следовало предполагать, в конце коридора его ждала запертая дверь, причем нашел ее Эшер не сразу, хотя стоял на самом пороге. Лишь ощупав каменную стену, он обнаружил петлю и дверное полотно. Это свидетельство страшной власти Мастера Константинополя над разумом смертных окончательно лишило Джеймса присутствия духа.
Кроме того, замок был врезан в дверь вполне современный; чтобы открыть такой, потребовался бы дубликат ключа, а не самоделка из бронзовой проволоки.
С бьющимся сердцем он вернулся к серебряной решетке. Тут замок по крайней мере был попроще (видимо, из мягкого металла трудно изготовить что-либо более сложное). Джеймс с величайшей осторожностью ввел отмычку в скважину. Слишком легко было оставить царапину, которую потом неминуемо заметят.
«Они предатели… — сказал тогда Бей, и отсвет углей из жаровни скользнул по лезвию серебряной алебарды. — Все они предатели».
В ушах глухо стучала кровь. Скользнув за решетку, он двинулся вдоль стены в обход лужи. Мокрые отпечатки ног могли стоить ему жизни. Опилки, рассыпанные на полу, смягчали звук шагов. Стужа в коридоре была арктическая. Хотелось бы знать, услышит ли Эшер возвращение выводка с охоты. И не следят ли за ним сейчас из темноты оранжевые глаза Олюмсиз-бея?
— Эрнчестер, — прошептал он, приблизившись к дверям. И та, и другая — заперты. Засовы из серебра, а скорее всего из посеребренной стали. Замки навешены новенькие, зато все прочее почернело от древности.
— Эрнчестер! — снова шепнул он. Насколько остер слух у Бессмертного Лорда? Может ли он слышать звук, отделенный от него толщей камня? — Это Эшер. Вы здесь? Антея на свободе, она в Константинополе…
Он чуть было не сказал: «Антея жива…»
Вслушался.
Далеко-далеко за дверью раздался то ли крик, то ли стон, от которого волосы шевельнулись на затылке. «Преисподняя», — подумал Эшер. Такое можно услышать только у замочной скважины адских врат.
— Вы слышите меня? Вы меня понимаете?
В ответ — тишина. Он так и не смог справиться с замком. Руки тряслись и немели — от холода, страха, от сознания, что время на исходе…
— Я вернусь за вами, — хрипло пообещал он. — Я освобожу вас…
Потому что мне нужна ваша помощь, — с кривой усмешкой мысленно добавил он. — Услуга за услугу…
Легкое, едва заметное движение холодного воздуха — сердце остановилось, словно пронзенное ледяным лезвием, и тут же зашлось частыми ударами. Эшер поспешно задул свечу, моля Бога, чтобы аммиачная вонь не позволила птенцам почуять запах дыма. А также запах его живой крови.
Из темноты коридора за серебряной решеткой послышались нетвердые шаги и умоляющий всхлип:
— Господин, смилуйтесь… смилуйтесь над бедной девушкой…
И на грани слышимости — злорадный шелестящий смех.
— О, господин, к которому я тебя веду, милостив… — Кажется, это был голос Зардалу. — Самый милостивый, добрый и сладчайший господин в городе… ты скоро убедишься в этом сама, прекрасная газель…
