Джеймс Херберт - Оставшийся в живых
Кто из нынешних учеников будет его Шелли, его Гладстоном?
Сегодня же в его традиционной ночной прогулке была заметна торопливость, как будто совершая ее, он преследовал определенную цель. Весь день его не покидало ощущение нарастающего напряжения, оно путало его мысли, мешало сосредоточиться. Он прошел под аркой Лаптонской башни и заспешил дальше по мощеной булыжником центральной дорожке школьного двора. Старинные здания молчаливо возвышались по сторонам прямоугольного двора, совершенно равнодушные к его заботам. Дойдя до середины двора, где стояла обветшавшая от времени статуя Генриха VI, он остановился и стал медленно поворачиваться на одном месте, словно почувствовал исходящую откуда-то опасность, хотя никакого источника ее не было ни видно, ни слышно. Он проделал это дважды, и каждый раз ему приходилось делать над собой усилие, чтобы отвести взгляд от серого мрачного здания церкви, доминировавшего над двором и окружающими постройками.
Григс-Мид смотрел на высокие витражные окна, казавшиеся снаружи громадными темными провалами, словно именно они должны были объяснить причину его тревоги. Ему показалось, что оттуда через двор до его ушей долетает едва слышный шелестящий звук, но чем больше он напрягал слух, тем меньше становилась его уверенность в том, что этот звук не рождается в его собственной голове. Но затем он услышал короткий резкий крик, давший ему более реальные основания для тревоги.
Крик раздался снова, пронзительный и высокий, словно девичий. Директор бросился напрямик через двор ко входу в церковь, на бегу размышляя о том, найдет ли он двери запертыми или нет, его длинные ноги стремительно несли его к цели. Подбегая к большой старинной двери, он услышал топот ног по деревянным ступенькам внутренней лестницы, словно кто-то мчался по ней сломя голову вниз. Он толкнул дверь и она широко распахнулась. Из темноты на него пулей вылетело щуплое существо, нелепо размахивающее руками, из его сдавленного страхом горла вырывались лишь хриплые всхлипывания.
От толчка Григс-Мид слегка отшатнулся назад, но ему удалось удержать вырывавшегося подростка, крепко схватив его за руку повыше локтя. Он резко встряхнул паренька, чтобы привести его в чувство, и взглянул в его бледное лицо. Затем потащил на открытое пространство двора, чтобы лучше рассмотреть черты его лица, и почувствовал, как тело паренька напряглось. Григс-Миду показалось, что он узнал его – имя он вспомнит позже – но состояние парня едва ли было подходящим для расспросов. Его широко раскрытый рот свела судорога, а взгляд устремился мимо директора к двери, из которой он только что выскочил, заплаканное лицо влажно блестело, и время от времени он отрывисто всхлипывал. Григс-Мид понял, что причина испуга его ученика до сих пор находится там, в церкви. Он потащил парня назад к двери, возмущенный таким вопиющим нарушением правил поведения, недоумевая, почему ученик находился за пределами отведенной территории и желая узнать, кто еще был вместе с ним.
Спеллинг понял намерение директора и стал вырываться, его сдавленные всхлипывания перешли в протестующие крики, он упал на колени, пытаясь помешать директору тащить его дальше.
– Поднимитесь, юноша, – прогремел над ним голос Григс-Мида, но тот разразился истерическими рыданиями и на что уже не реагировал.
Григс-Мид оказался перед выбором: либо оставаться возле парня, находящегося в таком удручающем состоянии, либо попытаться выяснить причину его испуга. Он еще раз взглянул на церковь и наконец решился. Оставив Спеллинга, который, скорчившись, лежал на земле, он решительно прошел через темный вход внутрь церкви и устремился наверх по деревянным ступенькам.
Как только он оказался в здании церкви, его поразил царивший там холод. Он словно вдруг попал внутрь гигантского холодильника. Ни на минуту не останавливаясь, он бросился ко входу в центральный неф, не обращая внимания на темноту, преисполненный гнева по отношению к наглецу, кем бы он ни был, осмелившемуся осквернить его любимую церковь.
И замер как вкопанный, не в состоянии уразуметь открывшуюся его взгляду картину.
Казалось, что весь просторный зал заполнен темными призрачными фигурами. Они находились в непрерывном движении, то исчезая, то сливаясь в колышущуюся, беспрерывно меняющую свою форму массу, а причудливый свет, просачивающийся сквозь цветные стекла витражей, придавал им еще более фантастические очертания. Как только Григс-Мид задерживал свой взгляд на какой – либо из фигур или группе фигур, они тут же как будто исчезали, а стоило ему отвести от них глаза, они появлялись вновь. И все это происходило при невообразимом шуме, похожем одновременно и на беспорядочный гомон, и на протяжное завывание, что производило ошеломляющий эффект. Но попытавшись вслушаться в каждый отдельный звук, он понял, что это был всего лишь шепот. Грубый и хриплый. Это были как бы опаленные огнем голоса.
В сумраке, сгустившемся в передней части церкви, Григс-Мид разглядел сквозь колышущуюся массу зыбких теней фигуру в белом одеянии, стоящую перед алтарем. Ему показалось, что она прижимала к себе, как бы обняв, две меньших фигуры. Охваченный одновременно любопытством и ужасом, он устремился вперед. Любопытство толкало его дальше, а ужас гнал прочь. Но он не поддался искушению убежать, потому что вдруг осознал, что две меньших фигуры, которые держала в своих объятьях фигура в белом, были, без сомнения, его учениками. Предчувствие беды, которое преследовало его с утра, подтвердилось. Он не понимал, что происходит, но знал, что мальчики – и весь Колледж – находятся в смертельной опасности.
Григс-Мид не был ни храбрецом, ни трусом. Им просто двигало возобладавшее над всеми чувствами чувство долга.
При его приближении шум в церкви почти стих. Зыбкие тени поворачивались в его сторону, словно хотели взглянуть на него. Но при его приближении их словно сдувало в сторону, и перед ним открывался свободный путь вдоль длинного широкого прохода, в конце которого была хорошо видна белая фигура и двое парнишек, соединившихся в крепком объятии. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что не нужно смотреть на обступавшие его с двух сторон призрачные тени; ужас, внушаемый их жутким, смутным обликом, был бы слишком велик, и он мог не выдержать и убежать. Но этот смрад, проникающий в его ноздри, игнорировать было невозможно. Это было зловоние гниющей мертвечины.
Злобный, сдавленный смех, доносящийся со стороны алтаря, заставил Григс-Мида сосредоточить свое внимание на фигуре в белом облачении. Даже на таком расстоянии в облике этого существа проглядывало что-то знакомое. Возможно ли это? Оно или он, был очень похож на фотографа, который за последние десять лет немало поработал для Колледжа. Как же его имя? У него еще студия на Хай Стрит.
