Стивен Кинг - Зеленая Миля
— В моей церкви называют это расплатой, а не уравновешиванием, — сказал я, — но, по-моему, суть одна.
— Ты и вправду думаешь, что Коффи смог бы ее спасти? — мягко спросил Дин благоговейным тоном. — Взять и… что?.. высосать эту опухоль мозга из ее головы? Словно… словно косточку персика?
— Думаю, он мог бы. Конечно, я не уверен, но после того, что Коффи сделал со мной… и с Мистером Джинглзом…
— Да, эта мышь была здорово раздавлена, — подтвердил Брут.
— Но захочет ли он? — задумался Харри. — Захочет ли?
— Если сможет, то захочет, — сказал я.
— Почему? Ведь Коффи ее даже не знает!
— Потому что он это делает. Потому что для этого его создал Бог.
Брут обвел всех взглядом, словно давая понять, что мы кое о чем позабыли.
— А что Перси? Ты думаешь, ему все сойдет? — спросил он, и я рассказал им, что думаю по поводу Перси. Когда я закончил рассказ, Харри и Дин смотрели на меня с изумлением, а на лице Брута невольно появилась восхищенная улыбка.
— Лихо, брат Пол! — воскликнул он. — Даже дух захватывает!
— Вот это будет дело! — почти прошептал Дин, потом засмеялся и захлопал в ладоши, как ребенок. — В общем, тушите свет, сливайте воду! — А нужно вспомнить, что у Дина был свой интерес к той части плана, где речь шла о Перси, ведь по милости Перси Дина чуть не убили, когда Перси стоял, как отмороженный.
— Да, а что потом? — спросил Харри. Он говорил серьезно, но глаза его выдавали: в них горели огоньки, как у человека, который хочет, чтобы его уговорили. — Что потом?
— Есть пословица, что мертвые не болтают, — пробормотал Брут, и я бросил на него быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он шутит.
— Я думаю, что он будет держать язык за зубами, — сказал я.
— Правда? — Дин посмотрел скептически. Он снял очки и стал их протирать. — Докажите.
— Во-первых, он не узнает, что происходит на самом деле, он будет судить по себе и посчитает, что все это шутка. Во-вторых, а это более важно, он побоится что-либо говорить. На это я, собственно, и рассчитываю. Мы ему скажем, что, если он начнет строчить письма и звонить по телефону, мы тоже станем строчить письма и звонить по телефону.
— Насчет казни, — добавил Харри.
— И о том, как он застыл на месте, когда Уортон напал на Дина, — сказал Брут — По-моему, Перси Уэтмор больше всего боится, что люди узнают об этом. — Он медленно и задумчиво кивнул. — Это может сработать. Но, Пол, не лучше ли привезти миссис Мурс к Коффи, чем везти Коффи к миссис Мурс? Мы могли бы позаботиться о Перси именно так, как ты сказал, а потом провести ее через тоннель, вместо того, чтобы через него выводить Коффи.
Я покачал головой.
— Не пойдет. Никогда в жизни.
— Из-за начальника Мурса?
— Именно. Он такой прагматик, что из Фомы Неверующего делает Жанну д'Арк. Если привезем Коффи к нему домой, думаю, мы удивим его так, что он позволит Коффи хотя бы попробовать. Иначе…
— А чем ты предлагаешь добираться?
— Я сначала думал взять фургон, но мы не сможем на нем незаметно выехать со двора, к тому же все в округе его хорошо знают. Я думаю, лучше взять мой «форд».
— Подумай еще раз, — сказал Дин, снова водружая свои очки на нос. — Ты не сможешь затолкать Джона Коффи в свою машину, даже если разденешь догола, намажешь салом и применишь рожок для обуви. Ты к нему уже так привык, что не замечаешь, насколько он большой.
На это мне было нечего сказать. Свое внимание я сосредоточил на проблеме Перси и менее важной, но существенной проблеме Буйного Билла Уортона. И теперь я понял, что с транспортом будет все не так просто, как надеялся.
Харри Тервиллиджер взял остатки своего второго бутерброда, посмотрел на него и снова положил на тарелку.
— Если мы и вправду решимся на это безумие, — произнес он, — то, думаю, можно взять мой «пикап». Посадим его сзади. В это время на дорогах практически никого нет. Мы ведь говорим о времени после полуночи, так?
— Да, — подтвердил я.
— Вы, ребята, забыли об одной вещи, — сказал Дин. — Я знаю, что Коффи ведет себя очень тихо с самого появления в блоке, ничего не делает, а только лежит на койке и плачет, но он — убийца. А еще он громадина. Если он решит сбежать из кузова «пикапа», то остановить его мы сможем только пристрелив. А на такого верзилу понадобится много выстрелов, даже из пистолета сорок пятого калибра. А что если мы не сможем его уложить? Или он убьет кого-нибудь еще? Мне бы не хотелось терять работу и садиться в тюрьму — у меня жена и дети на руках, я должен кормить их, но еще больше, мне бы не хотелось, чтобы на моей совести была еще хоть одна убитая девочка.
— Этого не будет, — сказал я.
— С чего это ты так уверен в этом?
Я не ответил. Я просто не знал, с чего начать. Я не сомневался, что этот вопрос всплывет, без сомнения, но все равно не представлял, как начать рассказывать то, что я знал. Помог мне Брут.
— Ты не веришь, что он это сделал, правда Пол? — Он недоверчиво посмотрел на меня. — Ты считаешь, что этот громадный увалень невиновен.
— Я думаю, что он невиновен.
— Ради всего святого, почему?
— Есть две вещи, — сказал я. — Одна из них — мой башмак. — Я наклонился над столом и начал говорить.
Часть 5
Ночное путешествие
1
Господин Герберт Уэлс написал однажды рассказ о человеке, который изобрел машину времени. И я вдруг понял, что, когда писал эти воспоминания, изобрел свою собственную машину времени. В отличие от машины Уэлса моя могла путешествовать только в прошлое. В 1932-й, если уж быть точным, когда я служил старшим надзирателем в блоке «Г» Исправительного учреждения штата «Холодная Гора», но действовала почти без помех. И все равно, эта машина времени напоминает мне старенький «форд», который был у меня в то время: знаешь точно, что заведется, но никогда не можешь сказать, хватит ли одного поворота ключа или придется вылезать и крутить рукоятку, пока рука не отвалится.
Много раз моя машина заводилась с пол-оборота, с тех пор как я начал рассказ о Джоне Коффи, но вчера пришлось крутить рукоятку. Наверное, это потому, что я дошел до казни Делакруа и какая-то часть моего разума никак не хочет успокоиться. Эта смерть была ужасной, просто потрясающе ужасной, и все из-за Перси Уэтмора, молодого человека, который очень любил причесывать свои волосы, но не терпел, когда над ним кто-то смеялся, — даже наполовину лысый французик, которому не суждено было дожить до Рождества.
Как во всякой грязной работе, самое тяжелое только начиналось. Двигателю все равно, чем его заводить: ключом или рукояткой, если уж завелся, то в любом случае работает нормально. Так и со мной вчера. Сначала слова выходили короткими фразами, потом длинными предложениями, а потом потекли рекой. Я обнаружил, что писание — особый, даже пугающий вид воспоминаний, в них есть что-то захватывающее, приводящее в восторг. Может быть, потому, что сильно постарел (а это произошло как-то незаметно), но по-моему, это не так. Я думаю, что сочетание карандаша и памяти создает какое-то особое волшебство, и волшебство это опасно. Как человек, знавший Джона Коффи и видевший, что он мог сделать — людям и мышам, — я знаю, о чем говорю.
