Дин Кунц - Невинность
Я не верю, что меня освободили из этого видения, нет, я вырвался из него. Если бы не сделал этого, подозреваю, что в следующее мгновение уже не смотрел бы на моего двойника-лилипута на крышке музыкальной шкатулки, а оказался бы на его месте, с чешуйчатым дьявольским отродьем в объятьях, и обнаружил бы, что наши языки переплетены в поцелуе.
Хотя я думал, что покинул квартиру архиепископа на минуту, а то и дольше, жуткое видение продолжалось мгновенье, потому что ни Гвинет, ни Уолек не заметили ничего необычного. Я швырнул вторую марионетку на горящие останки первой, и щупальца вонючего, черного дыма уже не лениво поднимались, а запрыгивали в дымоход, словно превратились в нити и их с высокой скоростью накручивали на какую-то космическую бобину.
– И чего вы добились этим бессмысленным ритуалом? – спросил архиепископ.
Мы не ответили, не посмотрели на него, наблюдали, пока черный дым не сменился серым. Сначала полностью сгорели конечности, потом огонь развалил торсы, и сквозь синее пламя мы увидели в трещинах красные угли.
– Вы закончили? – спросил Уолек. – Или хотите еще сжечь диванную подушку? Может, и кресло?
– Мы закончили, – ответила Гвинет.
– Хорошо. Я тороплюсь, так что…
– Вдруг собрались в поездку? – спросила она, указав на чемоданы.
– Как я понимаю, это не твое дело.
– Вам некуда идти, ваше высокопреосвященство.
– Я вырос там, где снега еще больше. Сквозь этот буран проеду без труда.
– Я не про это. Как насчет всех денег в моем фонде для ваших благотворительных проектов? Вы можете их забрать, если хотите.
Улыбка наконец-то сползла с его лица.
– Ты дьяволица.
– За пределами бурана аэропорты открыты. Но как же ваша паства, вы ее бросаете?
На самоуверенном лице мелькнула тень поражения.
– В этой епархии много хороших священников, чтобы приглядеть за ними в мое отсутствие.
– Да, – согласилась она, – хороших священников много. – Тон указывал, что он в эту категорию не вхож.
Как было и в случае с Годдардом, когда они пикировались в проулке за галереей, я не мог уловить подтекст этого разговора. Хотя не знал, куда направлялся Уолек и почему, для Гвинет последнее точно не составляло тайны.
– Если ты хочешь покаяться в вандализме, Гвинет, – к архиепископу вновь вернулось привычное самообладание, – и во всем остальном, чего, полагаю, хватает, я отпущу тебе грехи и наложу соответствующую епитимию.
– У меня другие планы, – ответила она, бросила ключ на пол и вышла из апартаментов архиепископа. Я не отставал ни на шаг.
– Мы должны перевязать тебе палец, – сказал я, едва мы оказались в прихожей.
– Этого хватит, – ответила она, надев на правую руку вязаную перчатку.
– Ты, похоже, думаешь, что он не тот человек, кто достоин занимать пост архиепископа, – заметил я, когда мы спускались по лестнице и она надевала перчатку на левую руку.
– Дело не в том, что я думаю. Это правда.
– А почему недостоин? – спросил я уже в зале приемов; святые основатели веры, запечатленные в краске, бронзе и камне, с грустью взирали на нас.
– Его подчиненные самым ужасным образом нарушали свои обеты. Он не делал того же, что и они, но придумал способ их прикрыть, не во благо церкви, а для спасения собственной карьеры, наплевав на жертв. И сделал все столь аккуратно, что практически не оставил следов.
Я подумал, что знаю, о чем она вела речь, а если в этом не ошибся, не испытывал ни малейшего желания вдаваться в детали.
Снаружи улица что справа, что слева напоминала заваленное снегом русло реки, а буран и не думал прекращаться.
61
Оставив резиденцию архиепископа позади, Гвинет поначалу так сильно давила на газ, что «Ровер», несмотря на полный привод и цепи противоскольжения, заносило, а дополнительное нажатие на педаль газа результата не давало. И только когда она снизила напор, автомобиль обрел устойчивость, и мы поехали с чуть меньшей скоростью, уже не напоминая грабителей банка, удирающих после завершения операции. Я перестал мертвой хваткой держаться за сиденье и опустил ноги, которыми упирался в щиток, на пол.
– Злость ничего не решает, – поделился я с ней.
– А хотелось бы. Если б решала, у меня хватило бы ее, чтобы избавить мир от всех проблем.
Она не сказала, куда мы едем. Вновь мы вроде бы сворачивали наобум с улицы на улицу, но теперь я знал: маршрут, которым она следовала, вычерчен не пьяным картографом.
– Куда он отправился? – спросил я.
– Уолек? Понятия не имею.
– У него в резиденции ты вроде бы знала.
– Я знаю лишь одно: он движется по кругу и, где бы ни оказался, найдет там то самое, от чего бежит.
– А от чего он бежит? – спросил я, а когда она не ответила, добавил: – Иногда мне кажется, что ты знаешь что-то такое, чего не знаю я, хотя должен.
По ее голосу я понял, что она улыбается.
– Аддисон Гудхарт, тебя очень правильно назвали. Я люблю твою невинность.
С минуту или около того я вертел в голове ее слова.
– Я не думаю, что это оскорбление, – наконец озвучил вывод.
– Оскорбление? Как может быть оскорблением признание девушки в любви?
Что ж, опять я крепко задумался, мусоля ее слова и тревожась из-за того, что подтекст ускользает от меня.
– Ты не говорила, что любишь меня. Ты сказала, что любишь мою невинность.
– Ты и есть невинность. Она главная и основная твоя составляющая, как вода для моря.
Хотя слова – это мир и начало мира, нет таких слов, которые выразили бы мои чувства в тот момент, описали бы мою радость, счастье, захлестнувшее душу, глубину благодарности, ослепительность надежд.
– Я тоже люблю тебя, – выдохнул я, когда ко мне вернулся дар речи.
– Я знаю.
– Это не просто слова.
– Знаю.
– Я это говорю не в ответ на твои.
– Знаю. Ты меня любишь. Я знаю.
– Ты действительно знаешь?
– Я действительно знаю.
– Как давно ты это знала?
– С момента нашей встречи в библиотеке. Стоя в тени у Чарлза Диккенса, ты сказал: «Мы заложники собственной эксцентричности».
– Думаю, я еще сказал, что мы созданы друг для друга.
– Да, и это тоже, но именно после первой твоей фразы мое сердце чуть не выскочило из груди. Когда мы кого-то любим, в заложниках нас держит судьба, потому что, теряя этого человека, мы теряемся сами. И упомянув про заложников, ты яснее ясного объявил о своей любви.
Странное дело, восторг может лишить человека дара речи точно так же, как лишает ужас. Страх никогда не сумел бы столь эффективно заткнуть мне рот.
– Бывает ли любовь с первого взгляда? – сумел я выдавить из себя.
– Великие поэты всегда говорили, что да. Но нужны ли поэты, чтобы убедить нас в этом?
