Валерий Михайлов - В лабиринте версий
И главный секрет заключается в том, что сон никуда не уходит. Он всегда здесь, сейчас, всюду. Сон подает знаки, плетет путеводную нить, но чувства бодрствующего человека слишком грубы, чтобы коснуться послания Сна. Бодрствование – это, всего лишь, шум чуждого нам ума. И те, кто знает, как призвать Сон, могут наблюдать, как он проступает сквозь реальность, подобно тому, как кровь или вода проступают сквозь ткань. Но тебе мало увидеть сон. Тебе надо пройти сквозь него, преодолеть, перешагнуть тот барьер, который он создал в твоем осознании. Ведь, ко всему прочему, Сон – это еще и сторож; и замок, который он запирает; и врата, запертые на этот замок; и стена, где находятся эти врата. Сон – это еще лабиринт…
Остальные слова Жрицы исчезли вместе с Храмом в густом тумане. Из тумана вынырнула слегка пьяная Кобыла.
– Сон, – продолжила она тему голосом лектора или экскурсовода, – это истинное лицо Атлантиды, которая погрузилась на дно подсознания, спрятавшись там от любопытных за нескончаемым шумом разума. Атлантида никогда не была островом. Она – паутина, сеть, сотканная из бесчисленного множества следов. Прорываясь сквозь ментальность, первопроходцы создают миры своих путешествий. Даже в повседневной жизни мы сами структурируем, так называемый, мир-в-котором-мы-живём, не понимая, что каждый из нас живёт в своем мире, в своей ячейке паутины, в своей клетке ума.
Взгляни, хотя бы, на свой дневник. Что ты делаешь? Ты выбираешь одно и отбрасываешь другое. Ты выкидываешь «неважное», фиксируешь «важное»… Но, если бы твои предпочтения были несколько иными, реальность стала бы, до неузнаваемости, другой. Ты никогда не думал о том, что когда-то Земля действительно могла быть плоской и покоиться на тех же слонах, потом уже стать круглым центром Мира, а уже потом – одной из пылинок безграничного космоса? Параллельный мир, перпендикулярный мир… Называй всё это, как хочешь. Все это – лишь паутина, наброшенная на тебя умом, лабиринт, по которому носятся твои собратья, лабиринт, который, и есть, Атлантида.
Все правильно. Атлантида – это огромный, безграничный лабиринт. Она повсюду. Её тень – вот все, что ты знаешь. Сама же она находится за пределами понимания, поэтому её невозможно найти. Атлантида – это территория, карта которой находится у тебя в голове. А Псы – это шулеры, играющие в карты. Они так и не сказали тебе, что алкхи наслали на людей болезнь для того, чтобы согнать их с насиженного места. Да, они прогнали их, заставили искать выход за пределы параума. Алкхи ударили по нему, так как, они считают его большим космическим тараканом или крысой: паразитом, которого следует уничтожать, по возможности ещё до того, как он успеет произвести на свет потомство…
В следующее мгновение Трубопроводова выбросило на улицу Мелиополиса. Город изменился до неузнаваемости. Он весь, словно бы, зарос «марсианскими джунглями» – именно это сравнение пришло в голову Трубопроводову. Всюду царило переплетение янтарно– золотистых «лиан» толщиной в человеческую руку, созерцание которых вызывало сильную головную боль и тошноту. Трубопроводов закрыл глаза, но это не помогло. Джунгли появлялись перед его внутренним взором, а головная боль только усиливалась. Трубопроводова стошнило на тротуар прямо под ноги какой-то старушке. В голове прояснилось настолько, что он понял, что пора убираться – он привлекает к себе слишком много внимания.
Пробурчав извинения в пустоту, Трубопроводов побрёл, куда глаза глядят. Его пошатывало и встречные прохожие уступали ему дорогу, принимая за пьяного или наркомана. Постепенно Трубопроводов понял, что «джунгли» существовали всегда, вот, только, он, как и подавляющее большинство двуногих обезьян-переростков, не видел их из-за шор, надетых на глаза в минуту рождения. Переплетения лиан образовывали знаки, из которых складывалась картина путеводителя по лабиринту сна. Знаки открывали перед ним Путь, и Трубопроводов решил следовать Пути, пока у него хватит сил.
Он почти выбился из сил, прежде, чем пришло Понимание: Путь создавался каждым его шагом. Любое направление было равноценно истинным любому другому направлению Пути, и все вместе они образовывали Лабиринт, заново сплетающийся с каждым новым шагом идущего. И каждый идущий видел впереди себя следы Истины, той самой, за которой отправился в путь. И каждая истина была именно такой, какая могла заставить идущего бежать вслед за ней до смерти, до полной потери сил, до полной передачи себя этому Лабиринту, для которого идущий был не более, чем кормом.
Вот, и дверь по ту сторону лабиринта была, всего лишь, одной из истин, ничуть не лучше и не хуже других: ведь лабиринту было глубоко плевать на то, что заставит человека бежать вперед, отдавая ему всю свою жизнь: еще один стакан, еще одна Нобелевка, еще одна жертва во имя веры или еще одно сотворение империи…
Но Трубопроводову не было все равно. Он больше не хотел блуждать среди бесконечных сплетений лабиринта, больше не хотел кормить его годами собственной жизни, больше не хотел…
Он сел прямо на тротуар, обхватил голову руками и закричал:
– Истины нет! Есть только версии.
В следующее же мгновение лабиринт рассыпался на мелкие осколки, как витрина шикарного магазина от удачно запущенного камня. Трубопроводов оказался наедине с ничто…
Слова Глории доносились до Трубопроводова гулко, как из бочки. Жутко воняло чем-то, предельно тошнотворным. Но из-за пульсирующей в голове боли открывать глаза, шевелиться, вставать с постели, ему не хотелось.
Глория подошла к Трубопроводову.
– Вставай, лежебока, – сказала она, щипая его за живот.
– Ай! – Трубопроводов вскочил.
Декорации оказались несколько иными, чем он ожидал. Он лежал в одежде на замусоленном старом диване в комнате, превращенной в химическую лабораторию. Повсюду царил бардак. На полу валялось всякое барахло. Посреди комнаты стоял стол. За столом суетился какой-то длинноволосый тип. На нем были стоптанные тапочки, спортивные штаны, краше выкидывают, и затрапезная футболка. Он заливал в формы вонючую дрянь и ставил их в покрытый толстым слоем грязи холодильник.
– Ты помнишь Женю Банькова? – спросила Глория, имея в виду типа в футболке.
– А мы раньше встречались?
– Не далее, как вчера.
– Извини, не помню.
– Ещё бы ты помнил, – подключился к разговору Евгений, – ты явился перевернутым на все сто. Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – признался Трубопроводов.
Порывшись в аптечке, Глория нашла нужные таблетки.
– Держи.
– А запить?
«Запить» была минеральная вода. Приняв лекарство, Трубопроводов лег на диван. Минут через тридцать, даже, несмотря на вонь, к которой невозможно было принюхаться, стало значительно легче.
