Аждар Улдуз - Сейд. Джихад крещеного убийцы
Вечерний намаз очистил мысли, вернул спокойствие сердцу. После намаза султан велел подать благодарственный ужин для своих гостей и спасителей, а также раздать городской бедноте мясо трех сотен баранов, забитых еще утром для гарнизона дворцовой стражи. Саркардары сами заявили, что будут неделю держать строгий пост-орудж, и есть лишь хлеб, и пить только воду, ведь не вмешайся гости-христиане, жизнь своего султана они защитить не смогли бы. «Пусть посидят на хлебе и воде, разжирели совсем!» – думал султан, видя, какими глазами отвыкшие от поста стражники смотрят на суфру — скатерть с яствами, накрытую в честь гостей. Ягненок, запеченный целиком в печи-тандыре, жаренная в масле нежнейшая рыба-чупра, крупные маринованные маслины-зейтун, хайдари- йогурт с зеленью и чесноком, йапрак сарма- рис со специями, завернутый в молодые виноградные листья и тушенный в оливковом масле. И холодный шербет с лимоном и шафраном – ибо подаватьхарам в этот вечер, когда волею Аллаха султан смог избежать почти неминуемой смерти, было бы кощунством! Сам султан от мяса воздержался, лишь не смог устоять перед рыбой, но ел мало, решив и сам с завтрашнего дня держать пост в благодарность за спасение. Зато много говорил:
– Вы словно одно целое. Рука защищающая! – Султан указал на Сейда, который молча и сосредоточенно разделывался с чашей маслин. Затем перевел взгляд на Египтянина, устрашающе быстро поглощавшего нежное мясо печеного ягненка – Рука карающая! И – сердце исцеляющее!
Последние слова султана были обращены к монашке, которая пробовала все блюда понемногу и сейчас вымакивала краюхой хлеба остатки йогурта-хайдари со дна керамической плошки-кясе. «Эти трое долгое время голодали!» – вдруг с изумлением понял султан.
– Что же вы на самом деле ищете? Зачем меч, щит и сердце вместе вышли в путь? Я говорю, как поэт, потому что люблю поэзию, хотя мне и далеко до великих мастеров словесности... Но если бы Всевышний одарил меня талантом, я бы спросил так:
* * *Куда направлена рука, что держит острый меч?
И от какого же врага щит должен оберечь?
И сердце, нежности полно, чего должно стеречь?
* * *Аккуратно вытащив косточку маслины и положив ее на край пустого блюда, Сейд медленно поднял голову, и глаза его словно смотрели в пустоту. Из губ же полились стихи:
Не меч и нож несет рука, что силою полна.
В руке той ярость, что острей дамасского клинка.
В младенцах – мудрость стариков, виной тому —
война.
Убийцы мир хотят вернуть. Ведь жизни нить тонка.
И сердце, нежности полно, войной иссушено.
И снова верить и любить пытается оно.
Быть может, на пути домой найти ей суждено
Награду за судьбу святой, что прожита давно?
Лишь щит не ищет ничего, он в трещинах и слаб.
Ведь клятвы смерти не чинить он стал навеки раб.
Пусть панцирь крепок, но едой стать обречен, как краб
Для хищных рыб. В бою всегда щит пьет вины шар’аб.
В победе слава – для меча, копья или кинжала.
Ведь поразить наверняка способно только жало.
Но если пораженья дух вдруг сердце защемит —
В погибели вину несет один лишь только щит.
И вот отправились они в свой путь, в Великий Град.
Туда приводят все пути. И нет пути назад.
Волшебник злой во граде том, он вызвал дух войны.
Виновный в тысячах смертей – не ведает вины.
И причаститься чрез шар’аб, и выпить свой харам,
Чтобы войну остановить, обязан тот имам.
И сердце, и рука с щитом, и яростный клинок
Затем в дороге, чтоб свершить священный свой зарок.
И пусть поможет в этом им Единый Сущий Бог!
Султан выглядел сраженным. Поэзия была, возможно, единственным, после аль-джабра, что по-настоящему трогало его. Впрочем, в отличие от математики, любовь Повелителя Двух Морей к изящной словесности не была общеизвестна – не любил великий правитель, когда его подозревали в мягкости, а уж в неспокойные времена этого и подавно следовало избегать. Но предательство черкеса... чудесное спасение... и вот – эти стихи! Спокойствие султана вновь было потрясено, но теперь это потрясение переходило в восторг, и чувство это не замедлило излиться в синя’дяфтяр -«импровизации, идущей из груди»:
Я видел беркута полет —
Прекрасен он и строг.
Он в смертоносности своей
Красу явить мне смог.
Но мигом позже я узрел,
Как беркут – розой стал,
И пел, подобно соловью,
И Красоту являл.
Султан замолчал, словно захлебнувшись от чувств, наполнявших его сердце. Монашка смотрела на него широко открытыми, полными удивления глазами. «Она очень красива!» – подумал султан, и ему стало очень приятно оттого, что эта женщина, судя по всему, понимающая по-арабски, смогла оценить его стихи. Признаться, султан иногда читал стихи некоторым своим женщинам, оставаясь с ними наедине, и знал, что не только его легендарная мужская сила, но и умение проникнуть в сердце женщин нежными словами стихов, стали причиной любви к нему со стороны всех женщин гарема... кроме той черкески. Потому что она так и не научилась арабскому языку – языку поэзии и математики! Воспоминание о ней внезапно омрачило султана. Волшебный миг наслаждения поэзией прошел. Султан поднялся со своего места и голосом строгим, даже несколько раздраженным, сказал:
– Я утомлен событиями дня и потому надеюсь, что вы не сочтете меня неучтивым за то, что я покину сюфру и вас. Наслаждайтесь, сколько желаете, слуги проведут вас в ваши покои, когда вы захотите. Завтра же я исполню вашу просьбу, и вы сможете продолжать свой путь. Мир вам!
Не дожидаясь ответных слов, султан повернулся и быстрым шагом покинул зал трапезы. Слуги и стража с трудом успевали за ним. Не оборачиваясь, Повелитель Двух Морей приказал семенящему за ним евнуху-смотрителю гарема:
– Пришли мне двух... нет, трех наложниц в мои покои! И проследи, чтобы среди них не оказалось ни одной, не говорящей на арабском языке.
* * *Утром следующего дня личная трирема султана вышла в море, неся на своем борту Сейда, Железного Копта и бывшую монашку. Корабль направлялся в Атталею, где стояли два венецианских корабля, ожидавшие позволения Султана направиться в Искендерун. Не дождутся! Султан велел выкупить весь товар венецианцев по любой цене, которую те назовут, и передать им приказ – доставить путников в Венецию. Иначе могут забыть и про безопасные торговые пути через его воды, и о праве торговать в портах его Империи... Таким категоричным со своими давними торговыми партнерами Султан еще никогда не был, но... ведь не каждый день просишь за тех, кто спас тебе жизнь. К тому же у двуглавого орла есть право на свои капризы. Все-таки это он правит двумя морями!
