Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде
Возможно, в свое время скульптор и пользовался успехом, но в данном произведении проглядывала некоторая небрежность: гротескно большой нос, суровая мина, фарисейски презрительный взгляд.
Смирись пред Законом!
Чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, Джейкоб достал камеру и зумом приблизил лицо статуи. Интересно, как на самом деле выглядел Лёв?
Сделав снимок, Джейкоб спрятал камеру в карман. Подобрал с земли кусочек асфальта и положил к ногам статуи. Посмотрел на него, передумал и смахнул на тротуар.
Глава тридцать пятая
Вопреки громкому титулу начальника синагогальной охраны, Петр Вихс отнюдь не вышел ростом и предстал в синтетических штанах и летней рубашке с жеваным воротничком. Черные глаза в темных окружьях ощупали лицо Джейкоба, навеки запоминая каждую черточку, – навык охранника-ветерана.
– Вы детектив Джейкоб Лев, – сказал Петр.
Джейкоб рассмеялся:
– Наслышаны обо мне?
Улыбка Вихса напоминала тяжелый перелом: словно белые зазубрины перебитой кости пронзили кожу.
Влажное рукопожатие его как-то затянулось. Потом Джейкоб поручкался с его помощником Яиром – поджарым блондином, на вид не старше Яна, говорившим с израильским акцентом.
В синагоге, поднырнув под шнур, они, минуя кабинет ребе и двери с табличками, исполненными шелушащейся позолотой, направились к комнате с надписью «БЭСПЭЧИ/ОХРАНА».
Журнал велся на английском языке, общем для охранников. Запись от 15 апреля 2011 года поведала о белом мужчине: рост 175–180 см, вес 70–80 кг, глаза светлые, волосы темные. Очки в металлической оправе, коричневое пальто, серый костюм, черный галстук в серебристую или бледно-голубую полоску. Руку держал в кармане пальто, пальцы сжаты в кулак – возможно, был вооружен. Заметно потел, явно нервничал. Назвался англичанином, но отказался предъявить паспорт или удостоверение личности. Не смог назвать последний еврейский праздник. Сбежал после просьбы сотрудника обождать.
– Если такого я увидать в аэропорт, я поднимать тревога, – сказал Яир.
– Полицию вызвали?
Петр кивнул на потрепанный журнал:
– Это Прага. Если из-за каждого чокнутого поднимать переполох, нас перестанут воспринимать всерьез.
– А потом с вами связался лейтенант.
– Спрашивал видеозапись. Я сказал, что камеры, к сожалению, – всего лишь муляж.
– Он предлагал взглянуть на жертву?
Яир помотал головой.
– Мне сообщили днем, – сказал Петр. – Тело уже увезли.
– Предупреждаю: зрелище малоприятное. – Джейкоб подал мобильник Яиру. Тот взглянул и отпрянул. – Учтите, что у трупа меняется цвет кожи и расслабляются мышцы.
– Он без очков, – выговорил Яир. – Но да, я думать, это он.
Он передал мобильник Петру.
Чешский охранник повел себя иначе: мельком глянул на фото и экраном вниз положил телефон на стол, не ужаснувшись тому, от чего его напарник все еще сдерживал рвотные позывы.
Воплощенное безразличие, Петр Вихс невидяще смотрел перед собой.
Джейкоб заерзал. Опыт подсказывал, что чем больше взвинчен человек на допросе, тем меньше вероятность его вины. И наоборот: самые злодеи дремлют, уронив голову на грудь. Им говорить не о чем.
– Что скажете? – спросил Джейкоб. – Тот самый?
Петр пожал плечами:
– Не поймешь.
– Может, еще разок глянете?
– Не нужно.
– Есть фото в другом…
– Не надо.
– Угу. Ладно. Утром я говорил с Клавдией Навратиловой. Она сама толком не поняла, что произошло.
– Конечно. У нее тяжелейшая травма.
– Вы с ней говорили?
– Я? Нет. Мы общались по делу и очень коротко.
– Наверное, вас огорчило это происшествие.
– Конечно.
– Хорошая девушка, – сказал Яир.
– Вы сдружились? – Джейкоб обращался в основном к Петру.
Тот пожал плечами:
– Говорю же, разговоры по делу. Короткие.
– Она объяснила свой уход?
– Наверное, слишком тяжелые воспоминания.
– Клавдия кое-что сказала, чего я не понял. – Джейкоб раскрыл блокнот на странице со словом Blato. – Не знаете, что она имела в виду?
– Я это не понимать, – сказал Яир.
– По-чешски «глина», верно? – спросил Джейкоб.
Петр кивнул.
– Так что она хотела сказать?
– Уборщица, – сказал Яир. – Все время грязь.
– Тут не грязь. Глина.
– Налить воды – будет грязь.
Джейкоб ждал, что скажет Петр, но тот смотрел в пространство.
– Есть предположения, кто в ту ночь мог быть в синагоге или где-то неподалеку?
– Например, кто? – спросил Петр.
– Скажем, у кого-то есть ключ или кто-то решил подготовиться к утренней молитве.
– С утра даже миньян[48] не набирается, кто придет в четыре утра?
– Тот, кто особенно печется о синагоге.
– Все мы печемся, – сказал Петр. – Это наше наследие.
– Но вы-то – начальник охраны. Для вас это нечто большее.
– Все почитают синагогу.
Молчание.
– На булыжнике оставили знак, – сказал Джейкоб.
– Тут малевать граффити, – кивнул Яир.
– Это не заурядный вандал. – Джейкоб взял телефон и нашел снимок выломанного булыжника. – Теперь вы поймете, почему я не могу полностью исключить версию преступника с еврейскими корнями.
Охранники промолчали, но Яир покосился на Петра.
– Кто-то поменял камень, – сказал Джейкоб.
– Конечно, – ответил Петр. – Не оставлять же дыру.
– Куда делся старый булыжник?
– Наверное, полиция забрала.
– Лейтенант Хрпа хотел осмотреть камень, но тот исчез.
– Не могу ничего сказать.
– Не можете?
– В смысле, не знаю.
Джейкоб посмотрел на Яира, тот сделал несчастное лицо.
– Может, лейтенант его потерял, – сказал Петр.
– Он не похож на растеряху, – возразил Джейкоб.
Петр потер подбородок:
– Всякое бывает.
– Еще я узнал, что чердачная дверь была открыта, – сказал Джейкоб.
– Случается, какие-нибудь умники влезают по пожарной лестнице, – ответил Петр. – Начитались легенд и перебрали пива.
– Влезают – и что дальше?
– Слезают. Там не войти. Дверь заперта изнутри.
– Не боитесь, что кто-нибудь сверзится?
– Мы не в ответе за всякого дурака.
– Да, конечно. Но вы сказали лейтенанту, что дверь открылась от ветра.
– Я так сказал?
– Вы так сказали.
– Что ж, это возможно.
– Вряд ли, если дверь заперта изнутри, – сказал Джейкоб.
Яир был заинтригован.
Насчет его начальника – не поймешь.
Наконец Петр произнес:
– Как правило, заперта.
– Но?
– В ту ночь, я думаю, была открыта.
– Вы думаете, – сказал Джейкоб.
Петр бледно улыбнулся:
– Такая вот скверная привычка.
– Что ж, хорошо. Как вы думаете, кто ее отпер?
Вновь молчание, еще дольше.
