Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 2.
— А где папа? — спросил я, бросив учебники на ближайшую ровную поверхность, — Около часа назад куда-то уехал. Почти целый день он сидел дома, ничего не ел и все время молчал. Потом пытался поспать, но не смог сомкнуть глаз. Я боюсь за него, Кори, он вот-вот сорвется.
— А куда он уехал?
— Не знаю. Сказал, что ему нужно побыть одному и подумать.
— Ясно. Поеду поищу его.
— Куда ты собрался? — Съезжу к озеру С аксон, — ответил я и направился к Ракете.
Мама проводила меня до крыльца.
— Кори, ради Бога, будь осторожен… — заговорила она, но сразу же осеклась. Я уже давно доказал, что способен сам принимать решения, как настоящий мужчина. — Надеюсь, что тебе удастся его разыскать, — добавила она.
Под серо-стальным небом, грозившим дождем, я покатил на поиски отца.
Я рад был уехать из дому и чем-то себя занять. Впереди лежал длинный путь. Ветер дул мне в лицо. Пригнув голову низко к рулю, я катил по Десятому шоссе, опасливо поглядывая по сторонам на тянувшийся справа и слева лес, насквозь продуваемый ветром. Зверь из Затерянного Мира все еще был в бегах. Для города трицератопс не представлял особой опасности, так как я сомневался, что, раз вкусив плодов цивилизации, динозавр решится снова ступить в коварную выгребную яму человеческого обиталища. Я опасался другого: не так давно, за несколько дней до Дня благодарения, возвращаясь со свежей почтой из Бирмингема, наш почтальон мистер Марта Баркли был атакован огромным зверем, который внезапно выскочил из леса и с ходу врезался в борт фургона, сбив тот с дороги. После я видел фургон мистера Баркли. Борт машины со стороны пассажирского сиденья был вмят внутрь, как от удара здоровенного ботинка, окно было разбито вдребезги. Мистер Баркли рассказывал, что чудовище просто-напросто спихнуло его со своего пути и побежало дальше. По моему мнению, трицератопс объявил болотистые низины вокруг озера Саксон своими владениями; с некоторых пор все машины на дорогах в округе были в опасности, так как динозавр видел в них пришлых недругов-конкурентов. Кто мог знать, возможно, заметив Ракету, он решит побороть и эту мелочь? Я изо всех сил жал на педали, поглядывая по сторонам. События доказывали, что мистер Вежливое Обращение понятия не имел о том, что обладал не просто ленивым неповоротливым чудищем, дни напролет пролеживавшим бока в навозе, а настоящим паттоновским танком, на бегу способным обогнать автомобиль. Свобода придает живость движениям и скорость ногам, в этом никто и никогда не сомневался. К тому же при всех своих зрелых годах и огромных размерах в душе трицератопс как был, так и остался мальчишкой.
* * *Добившись, чтобы Дэви Рэй самолично явился ко мне домой с кусачками для цепей, я ничем не намекнул ему на свои догадки. Джонни тоже держал рот на замке, а Бену мы ничего не сказали потому, что у него всегда был слишком длинный язык. В свою очередь Дэви Рэй тоже не особенно углублялся в тему динозавров, а уж тем более не открывал нам всей правды; разве что однажды вскользь обронил, что ему от души хочется надеяться, что люди наконец внимут голосу разума и дадут древнему зверю возможность пожить в местных болотах в мире и спокойствии. По сути дела, мы с Джонни так никогда ни в чем и не были уверены до конца, хотя эта проделка была вполне в духе Дэви. Он хотел только хорошего и, конечно, не представлял себе, что, вырвавшись на свободу, трицератопс первым же делом учинит в городе разгром на десять тысяч долларов. Но как бы то ни было, ничего непоправимого не случилось — стекла скоро вставили, а металл отрихтовали молотками. Мистер Винн Гилли и его жена переехали наконец во Флориду, что они и так собирались сделать вот уже пять или шесть лет. Перед самым отъездом мистера Гилли мистер Доллар в шутку сказал ему, что, по слухам, во флоридских болотах водится такое огромное количество динозавров, что, случается, они забредают к людям и выклянчивают на задних дворах объедки. От этих слов мистер Гилли побелел как бумага и трясся до тех пор, пока Джазист Джексон не сжалился и не объяснил, что мистер Доллар подшучивает над ним.
Преодолев последний поворот перед озером Саксон, я сразу же увидел отцовский пикап, стоявший на обочине под гранитным утесом. Остановившись, я слез на землю, еще не зная, что буду говорить. Внезапно у меня словно отнялся язык. То, что происходило, не шло ни в какое сравнение с детскими забавами: это была настоящая жизнь, со всей ее неумолимостью и жестокостью.
Устанавливая Ракету на подножку, я оглянулся, но отца нигде не заметил. Вскоре я увидел его: он сидел довольно далеко от дороги, на большом валуне почти прямо у воды. Отец сидел неподвижно, глядя на черную, рябую от порывов ветра воду озера. Я заметил, как, не сводя глаз с воды, он поднес к губам бутылку и сделал из нее глоток. Опустив бутылку, отец снова замер, превратившись в каменное изваяние.
Я оставил велосипед и пошел к отцу, ступая по жесткой высохшей траве и треща ветками мелкого кустарника. Под ботинками местами хлюпала красная глина, в которой отпечатались следы моего отца. Много следов. Он не раз и не два бывал здесь: и в глине, и среди травы и молодых кустиков даже образовалось что-то похожее на узкую тропку. Даже здесь он продолжал оставаться моим отцом, проложив для меня, своего сына, тропу, чтобы легче было идти.
Когда я подошел к нему почти вплотную, он наконец заметил меня. Но не повернул головы и не взмахнул приветственно рукой. Просто опустил голову еще ниже, и я понял, что у отца так же, как и у меня, нет слов, что он мог сказать мне в такой момент.
Я забрался на валун в десяти футах от отца и встал во весь рост. Валун этот когда-то появился из недр Саксоновской каменоломни. Отец сидел опустив голову и закрыв глаза, рядом с ним на земле стояла пластиковая бутылка с виноградным соком, в которой оставалось ровно половина. Я понял, что перед тем как отправиться сюда, отец заглянул к “Большому Полю”.
Ветер от воды свистел у меня в ушах и заставлял стучать голые ветви деревьев.
— Ты в порядке, папа? — спросил я.
— Не сказать, чтобы в полном, — отозвался отец.
— Мама мне уже все рассказала.
— Я понял.
Засунув руки поглубже в карманы своей джинсовой куртки на теплой подкладке, я принялся молча глядеть на темную-темную воду озера. Довольно долгое время мы молчали — я и отец. Потом отец откашлялся.
— Хочешь сока? — спросил он.
— Нет, спасибо, сэр.
— Здесь еще много осталось.
— Спасибо, сэр. Мне не хочется пить.
Тогда он поднял лицо. В жестком холодном свете осеннего дня он казался ужасно постаревшим. Мне почудилось, что я вижу под тугой высохшей кожей кости черепа, и от этой мысли по спине у меня пробежал озноб. Ощущение было, словно бы сидевший передо мной любимый человек медленно умирал. Его душевные силы были на исходе, жизнь балансировала на тонком краю. Я снова вспомнил отчаянные безответные вопросы, которые отец написал своим быстрым почерком на случайном клочке бумаги, сидя в нашем сарае один посреди ночи, и скрытые в его душе страхи, бороться с которыми он предпочитал один на один, рискуя сломаться и рухнуть в пропасть. Видя все это, я понимал, что мой родной отец — не воображаемый мистический герой, не супермен, а простой хороший родной человек — сейчас вынужден в одиночку брести по пути нескончаемой дикой муки.
