Йон Линдквист - Человеческая гавань
Уве с подозрением покосился на него и быстро пошел к причалу. Внимательно посмотрев на море, он повернулся к Андерсу:
— Нет, Андерс. Тут точно никого нет. Ты просто ошибся, малыш.
Андерс посмотрел на воду и увидел, что в десяти футах от мостков покачиваются утки. Но потом он понял, что это не утки, это пара башмаков. Он показал на них Уве, и тут все началось.
Уве позвонил куда — то, на причале появились люди из Нотенской службы спасения. Они вышли на лодках в море. Андерс рассказал все, что видел, и люди решили, что это был Торгни Эк, сын Кристофера и Астрид Эк, который жил в нескольких домах от магазина.
Подтянулись любопытные дачники — посмотреть, что случилось. Вскоре все были в курсе событий и сочувствовали Андерсу. А как лучше всего было выразить свое сочувствие? Покупая рыбу, конечно же.
Хоть Андерс не испытывал никакого горя, он быстро сообразил, что лучше притвориться глубоко тронутым всем этим происшествием и продать побольше рыбы.
Люди все еще толпились около пристани, ожидая результатов поиска. Ящик Андерса вновь опустел, и он пошел домой, толкая тележку перед собой. Около Смекета поднимался дым. Отец собирался коптить рыбу. Увидев Андерса, он удивился:
— Ты что, уже все успел продать? Всю рыбу?
— Да, — ответил Андерс и опрокинул тележку, показывая пустой ящик, — всю.
Отец поднялся и с недоверием поглядел в ящик:
— Ты что, продал шестьдесят килограммов?
— Да.
— Правда? Как это у тебя получилось?
Андерс рассказал про Торгни Эка — как он шел и как поплыл, а теперь там на пристани стоят люди и ждут, чем все закончится.
Рассказывая, он замечал, что отцу становится все более и более не по себе.
— И тут приехала служба спасения… — Голос Андерса становился все тише и тише. Наконец он замолчал и стал смотреть на огонь под коптильней. — Триста двадцать крон. Я продал салаки на триста двадцать крон. Немножко меньше получилось, чем можно было бы получить, потому что я назначил специальную цену.
Отец кивнул:
— Очень хорошо.
Андерс взял металлический шампур и надел на него пару рыбин. Отец медленно двинулся ему навстречу:
— Я думаю, нам сегодня не надо ничего коптить.
— Почему?
— Ты столько рыбы успел продать…
— Но это так здорово — копченая рыбка. Вкусно же.
Отец медленно поднялся на ноги:
— Я не хочу этим заниматься. — Он сделал над собой усилие и улыбнулся. — Здорово, что ты продал так много. Теперь ты можешь позволить себе купить эту радиомодель. Ну, иди.
Ничего не сказав больше, он пошел к дому, опустив плечи. Андерс остался стоять с шампуром в руках. Две салаки висели на шампуре, проткнутые через глаза. Андерс взмахнул рукой. Салаки описали широкую дугу и упали в опилки.
Вот так вот.
Он вымыл руки в бочке с дождевой водой и пошел к магазину. Он не знал, что случилось в море в тот день, но что — то с этой рыбалкой было не так с самого начала.
За исключением одного.
Он нащупал в правом кармане деньги. Может, что — то странное и произошло в тот день. Но не стоит об этом думать, ведь теперь у него много денег.
ПТИЦА
Пока птенцы остаются около самки, она ведет себя нормально. Но часто бывает так, что выводок погибает. И тогда птица начинает сновать вокруг гнезда в надежде отыскать хоть одного уцелевшего птенца.
Стен РинальдоСимон проснулся от щекотки. У него чесалась верхняя губа… Он открыл глаза и увидел, что Анна — Грета его поцеловала, а теперь сидела на краю постели, положив руку на его бедро.
— Доброе утро, — ласково сказала она.
Симон кивнул в ответ, и Анна — Грета понизила голос, как будто кто — то может ее услышать:
— Что там у вас случилось, сегодня утром?
Придя домой, Симон сказал только, что устал, и тут же упал в кровать и уснул.
Ему по — прежнему не хотелось говорить об утреннем плавании, и потому он неопределенно махнул рукой и быстро спросил, который час.
— Половина двенадцатого, — сказала Анна — Грета. — Прости, я тебя разбудила, но у меня… есть одно предложение. Оно может быть неуместным, ты тогда мне об этом сразу скажи. Обещаешь?
— Что такое?
Симон с досадой подумал, что последнее время жизнь преподносит ему слишком много сюрпризов. Анна — Грета сидела в напряженной позе. Видимо, предстоящий разговор ее тяготил, она не знала, как начать. Симон вздохнул и откинулся на подушку, подумав: что бы она ни спросила, он ответит отрицательно. И тут Анна — Грета наконец решилась:
— Скажи, ты все еще хочешь на мне жениться?
— Хочу. А что случилось? Почему ты спрашиваешь?
— Ты на мне женишься?
— Когда? Сейчас?
— Как можно скорее.
— А что за спешка?
Анна — Грета оперлась подбородком на руку. В ее глазах стояли слезы.
— Здесь что — то происходит, и я хочу выйти за тебя как можно скорее. И быть твоей женой, что бы ни случилось с нами.
— О чем ты говоришь, Анна — Грета?
Анна — Грета провела пальцем по линии жизни на его ладони. Не глядя на Симона, она сказала:
— Я знаю, что ты не особенно религиозен. Но все — таки. Я хочу, чтобы мы были… — Анна — Грета глубоко вздохнула и торжественно продолжила: — Чтобы мы были венчаны перед Богом. Если что — то случится, — она посмотрела на Симона и улыбнулась, — вот так.
— О'кей, — сказал Симон. — Я понял. Конечно, мы сделаем так, как ты хочешь.
Анна — Грета еще утром позвонила в город и все выяснила. В архиве нужно было взять свидетельство, удостоверяющее, что стороны на момент заключения брака свободны и в иных браках не состоят. Такой документ давали в Нортелье, и обычно эта процедура занимала неделю, но они спешили, и теоретически их дело можно было решить в срочном порядке.
— Я сказала им, что мы заказали венчание на завтра, — объяснила Анна — Грета оживленно, — но совершенно забыли про этот документ. Мы успеем получить его в архиве, если поедем на том пароме, который отходит в час.
Симон начал стаскивать с себя пижаму:
— А ты правда заказала венчание?
Анна — Грета засмеялась:
— Нет. Я же не знала, что ты обо всем этом скажешь. Может, ты уже передумал?
Симон поднялся с кровати:
— Нет, я не передумал. А не можем ли мы выпить кофе, пока не наступил медовый месяц?
Анна — Грета пошла на кухню и включила кофеварку. Симон сел на кровать и надел трусы с носками. Затем он поднес руку к глазам.
Это мои пальцы.
Вся его жизнь держалась на том, что он умел делать вот этими пальцами. Тысячу часов он простоял перед зеркалом, оттачивая каждое движение, чтобы оно выглядело естественным.
