Максим Кабир - Неадекват (сборник)
Когда маленькие люди обнажаются, чтобы натянуть робы, туники и балахоны, видны многочисленные шрамы, испещряющие их мускулистые тела. Карлики-качки – от одного такого образа меня еще год назад бы бросило в смех. Сейчас бросает в дрожь…
Эдик продолжает:
– Сегодня, в качестве исключения, у всех нас имеется полный доступ к помещениям дома. Но, повторяю, ходить на хозяйскую территорию – только с моего разрешения и по уважительным причинам.
Я обмираю. Я холодею. Я не могу поверить.
Словно клубок, запутанный котенком, внезапно распался на свободные вислые линии, позволив снова смотать себя в тугой шар. Смотрю на Себастиана, непривычно малоподвижного. Будто сонного. Включаю внутренний слух, подстегнутый адреналиновой волной. И вдруг ощущаю, что скрежет каменных дисков под моими ногами… почти неслышный, скорее ощущаемый диафрагмой, чем ушами… он становится рваным, замедленным.
Я потею. Я горю в пламени ада, высыхая в считаные мгновения.
Все невольники внизу, в гараже, в месте, где должно состояться нечто страшное и необычное. Одетые в иссиня-черные костюмы и белые сорочки, с узкими галстуками на груди. Женщины в черных платьях с белыми оборками. Мне начинает казаться, что мы готовимся к экранизации одного из произведений Агаты Кристи.
Завершаются последние приготовления.
Карлики переодеваются в античные одежды и доспехи, помогают друг другу затянуть ремни и застегнуть пряжки. Себастиан по-прежнему умиротворяет собак одним своим присутствием. Марина убегает на кухню. Хозяев пока нет, лишь прилетает минут десять назад Колюнечка, взвинченный до предела, а за ним приходит и недовольная мама. Мальчишка одет в крохотный пиджачный костюмчик, светло-бежевый, нарядный и приторный в равной степени.
Голосит:
– Рыцари, настоящие рыцари!
Бросается к маленьким людям. Что-то спрашивает, хватается пухлыми ручонками за оружие и шлемы. Коренастые мужики смотрят с укором, недовольно; кто-то крестится, кто-то хватается за необычные амулеты, но возразить хозяйскому дитяте никто не спешит. Лишь подбирают брошенные доспехи, брезгливо протирают заляпанные клинки кусочками кожи.
Кеты или кем бы они ни были – совсем не безымянные водилы, одурманенные чарами и деньгами. Они здесь – по собственной воле, сделав опасный выбор и точно зная, на что идут. Теперь даже я могу вычислить, кто из малышей в усадьбе впервые, а кого происходящее совсем не удивляет…
Алиса – шикарная, словно только что с глянцевой обложки, с изящно уложенными волосами и в тонком легком платье цвета морской волны – силой оттаскивает сына от карликов.
Что-то негромко говорит, заставив мелкого утихнуть. Придирчиво осматривает гараж, изменившийся до неузнаваемости. Величественно кивает прислуге, то есть нам. Перекидывается с Эдиком парой слов, указывает пальцем на Гитлера и удаляется, звонко стуча высокими каблуками…
Я не верю в то, что собираюсь сделать. Но уже почти готов к осуществлению плана.
Перед тем как все начнется, мы должны поесть. Никто, даже нечеловеческие выродки, не хочет иметь за спиной лакея, истекающего слюной, пока господа изволят вкушать деликатесы.
– Первыми идут Денис, Валентин Дмитриевич и Виталина Степановна, – распоряжается Эдик. – Дайте Марине сигнал, ужин уже должен быть готов. Ешьте быстрее, у вас двадцать минут. Второй партией перекусят остальные и я.
– Я не сейчас, – говорю это, искренне надеясь, что тотчас же произойдет разоблачение. Что нестерпимому нервному напряжению придет долгожданный конец. – Пока не хочется.
Хочу быть с Эдиком, как бы по-гейски это ни звучало. Хочу быть с ним перед тем, когда он пойдет вертеть. Не знаю, получится ли у меня, но я буду биться до последнего.
– Хорошо, – с неожиданной легкостью соглашается мажордом, погруженный в свои мажордомские мысли. – Тогда вместо Дениса идет Андрей. Марш-марш, совсем скоро начинаем.
И уходит общаться с карликами, отвечающими ему скупо и хмуро. Те уже не разговаривают между собой. Друзья и приятели в долгой дороге, сейчас они готовятся стать чем-то иным, безжалостным и враждебным друг к другу.
Мы остаемся в гараже наедине с Пашком. Наедине, если не считать нашего надсмотрщика, дюжину низкоросликов в древнегреческих доспехах, Гитлера и семерых четвероногих, поскуливающих внутри переносок.
Бесцельно бродим вокруг стола, поправляя и без того идеально разложенные столовые приборы. Пузырек с «Зажигалкой», синтезированной из самой безобидной бытовой химии, жжет мне карман. Одергиваем портьеры, чьи складки не удовлетворяют наш художественный вкус. Проверяем температуру на электронных дисплеях кейтеринговых термоконтейнеров и банкетных тележек. Вижу, что торчка подмывает поинтересоваться, нашел ли я его зелье, но он мужественно молчит.
Меня же ежеминутно тянет взглянуть на часы. Чтобы узнать, как скоро кончится время, отведенное на ужин первой группы. Чтобы решиться на то, на что у меня пока еще хватает духу.
Пашок, впрочем, мою нервозность воспринимает совершенно иначе.
– Успокойся, братюня, – негромко советует он, даже умудрившись подмигнуть. В костюме и при галстуке щуплый парнишка смотрится нелепо и отталкивающе. – Что бы сегодня ни произошло в этих стенах, нас это не коснется. Проверено, нах.
Я хочу, чтобы его слова оказались пророческими. Хочу, чтобы приближающееся окутало нас всех ураганом ярости и обреченности. Вместо этого подставляю Особняку прогнившую изнанку своей души и отвечаю как можно равнодушнее:
– Да мне, в сущности, наплевать. Просто мелкие напрягают. Натуральные пигмеи.
– Кто-о? – с недовольством от собственной ограниченности тянет мой собеседник.
Не отвечаю, все же осмелившись взглянуть на часы, купленные еще с первой зарплаты.
– Пора ужинать. Я через кухню. Встретимся в казарме.
Он поднимает бровь, но уточнять не торопится.
В подвал через западную дверь входят Покер, Чума и старуха. Заметив их, Эдик решительно кивает.
– Освобожусь через пару минут, – говорит он мне. Взмахивает планшетом, будто отгоняя муху. – Идите, ешьте, я догоню.
Мы идем, да.
Пашок – через ту же западную дверь. Я – через юго-восточную, на лестницу, ведущую в недра дома. Умоляя судьбу дать мне шанс. Умоляя Марину ждать сигнала и не спешить с подачей еды через лифт. Умоляя себя поспешить. Если Эдик и замечает, что мы с торчком разделились, он никак не реагирует, и я прыгаю на ступени.
