Линкольн Чайлд - Кабинет диковин
Несколько лет назад Смитбек проводил здесь долгие вечера, сочиняя с помощью забрызганного пивом портативного компьютера свои замечательные книги об убийствах в музее и побоище в подземке. Это место всегда было для него домом вне дома – убежищем, где можно было скрыться от всех земных передряг. Но в этот вечер даже «Кости» не могли привести его в хорошее расположение духа. Смитбек припомнил высказывание, которое он где-то вычитал. Речь шла о выпивке: «Жажда была настолько сильной, что покрывала весь мир тенью». Примерно так ощущал себя и Смитбек.
Это, вне сомнения, была самая отвратная неделя в его жизни. Ужасная ссора с Норой, бесполезное интервью с Фэрхейвеном и фитиль, который ему вставила эта вонючая газетенка «Нью-Йорк пост». А если быть честным, то не один фитиль, а два. И сделал это не кто иной, как его вечная Немезида Брайс Гарриман. Первый раз после убийства туристки в Центральном парке и вторично – в связи с костями, откопанными на Дойерс-стрит. Этот сюжет должен был принадлежать ему. По какому праву полиция дала эксклюзивное интервью этому ничтожному Гарриману? А он, Смитбек, репортер «Нью-Йорк таймс» и известный писатель, не смог получить информацию даже от своей близкой подруги. Мысль о том, что его держали на улице в обществе литературных поденщиков, в то время как Гарримана ждал королевский прием, выводила Смитбека из себя... Жажда становилась просто нестерпимой.
К нему, являя собой воплощение услужливого внимания, подошел официант. Рожу этого типа Смитбек уже давно знал почти как свою.
– Как обычно, мистер Смитбек?
– Нет. Имеется ли в этом заведении «Глен Грант» пятидесятилетней выдержки?
– Тридцать пять долларов порция, – страдальческим тоном произнес официант.
– Тащите. Поскольку я сегодня ощущаю себя старцем, я хочу выпить чего-нибудь, что соответствует моему возрасту.
Официант исчез в дымном полумраке, а Смитбек взглянул на часы и раздраженно осмотрел зал. Он опоздал на десять минут, но О'Шонесси опаздывал еще больше. Людей, которые опаздывали больше, чем он сам, журналист ненавидел почти так же, как и тех, кто приходил вовремя.
Из клубов табачного дыма материализовался официант с коньячной рюмкой, заполненной примерно на дюйм жидкостью янтарного цвета. Он благоговейно поставил сосуд перед Смитбеком и удалился.
Смитбек поднял бокал, слегка повращал его под носом и вдохнул аромат ячменя, дыма и воды, которая, по утверждению шотландцев, пробивалась на поверхность через гранит горных районов их обожаемой Шотландии. Чувствовал он себя уже гораздо лучше. Поставив бокал на стол, он взглянул на стойку бара, за которой орудовал сам хозяин заведения. В этот момент открылась находящаяся рядом со стойкой дверь, и в таверну вошел О'Шонесси. Смитбек помахал копу рукой, стараясь не замечать его дешевый костюм из полистирола. Несмотря на тусклый свет и клубы сигарного дыма, было видно, как поблескивает ткань пиджака. И как только уважающие себя люди могут носить подобные одеяния?
– А вот и оно, – произнес Смитбек, имитируя сильный ирландский акцент.
– Что точно, то точно, – в тон ему ответил О'Шонесси и проскользнул в глубину кабинки.
Словно по мановению волшебного жезла перед ними возник официант. Почтительно склонив голову, он ждал заказа.
– То же, что и мне, – сказал Смитбек и добавил: – Вы знаете, то, двенадцатилетнее.
– Да, конечно, – ответил официант.
– А что это? – поинтересовался О'Шонесси.
– «Глен Грант». Чистое, не прошедшее купаж шотландское виски. Лучше его в мире ничего нет. Я плачу.
– Как смеешь ты, проклятый оранжист-пресвитерианин, предлагать моей католической глотке подобное пойло, – осклабился О'Шонесси. – Пить подобную дрянь – почти то же самое, что слушать Верди в переводе. Я предпочитаю «Пауэрс».
– Это дерьмо? – театрально содрогнувшись, продолжил игру Смитбек. – Поверь, ирландское виски для питья не годится, оно подходит лишь для промывки двигателей.
Официант исчез, но тут же появился с еще одной коньячной рюмкой.
О'Шонесси взял бокал, понюхал его содержимое, скривился, чуть-чуть отпил и буркнул:
– Пить можно.
Пока они молча потягивали виски, Смитбек незаметно поглядывал на сидящего против него полицейского. Несмотря на то что О'Шонесси получил от него гору материалов на Фэрхейвена, сам он ничего взамен не имеет. Тем не менее коп ему нравился. О'Шонесси относился к жизни с циничностью фаталиста, и Смитбек его очень хорошо понимал.
По прошествии некоторого времени Смитбек откинулся на спинку кресла и спросил со вздохом:
– Ну и чего же мы имеем новенького?
– Меня уволили, – печально ответил О'Шонесси.
– Когда? За что? – мгновенно выпрямился Смитбек.
– Вчера. Если быть точным, то пока еще не уволили. Выгнали в административный отпуск и начинают расследование. Но это строго между нами, – сказал О'Шонесси, подняв на собеседника глаза.
– Само собой, – ответил журналист и снова откинулся на спинку.
– Слушание назначено на следующую неделю, но дело, похоже, уже решено.
– Но за что? Работа налево?
– Кастер мочится кипятком. Вытащил на свет одну старую историю. Припомнил мне взятку пятилетней давности. В сочетании с обвинением в неподчинении и невыполнении приказов этого будет вполне достаточно, чтобы вышибить меня из полиции.
– Толстозадый мерзавец, – заметил Смитбек.
Они снова замолчали.
«Еще один потенциальный источник информации отправился к дьяволу, – подумал Смитбек. – Жаль. Он порядочный парень».
– Теперь я работаю на Пендергаста, – очень тихо произнес О'Шонесси, покачивая в руке бокал.
Эта новость потрясла Смитбека гораздо больше, чем сообщение об увольнении.
– На Пендергаста? Каким образом?
Может быть, дела обстоят не так уж и плохо?
– Робинзону понадобился Пятница. Человек, который будет топать для него по улицам. По крайней мере он так говорит. Завтра я должен буду отправиться в Гринвич-Виллидж, понюхать в лавчонке, где, по мнению Пендергаста, Ленг покупал химикаты.
– Боже!
Дело принимало весьма любопытный оборот. Работая на Пендергаста, О'Шонесси не связан правилами департамента полиции, обязывающими хранить тайну следствия. Может быть, теперь получать информацию будет даже легче, чем раньше.
– Вы мне сообщите, если обнаружите что-то любопытное?
– В зависимости от обстоятельств.
– Каких именно?
– Если вы для нас кое-что сделаете.
– Боюсь, что я вас не понял.
– Ведь вы же репортер и проводите расследования, не так ли?
– Расследование – моя вторая натура. Но почему вам, парни, вдруг потребовалась моя помощь? – спросил Смитбек и, посмотрев в сторону, добавил: – И что скажет Нора, когда узнает, что я работаю в одной команде с ней?
– Она об этом ничего не узнает. Так же как и Пендергаст.
Смитбек удивленно посмотрел на О'Шонесси, но тот, судя по его виду, не собирался вдаваться в детали. «Вынудить этого парня говорить не удастся, – подумал Смитбек. – Будем ждать, когда он сам созреет для этого».
– Как вам понравилось мое досье на Фэрхейвена? – спросил журналист, меняя тему.
– Толстое. Очень толстое. Спасибо.
– Боюсь, правда, что там масса ненужного дерьма.
– Пендергаст, похоже, доволен. Попросил меня вас с этим поздравить.
– Пендергаст – хороший человек, – осторожно заметил журналист.
О'Шонесси кивнул, отпил виски и сказал:
– Но при этом постоянно создается впечатление, что он знает гораздо больше, чем говорит. А затем он буквально из ниоткуда бросает в вас бомбу. И вот как раз здесь вы и можете принести пользу, – чуть прищурившись, закончил О'Шонесси.
Ага, наконец-то.
– Я?
– Я хочу, чтобы вы слегка ковырнули землю. Поискали бы для меня кое-что. – О'Шонесси замолчал и после длительной паузы неуверенно продолжил: – Мне кажется, что ранение, которое он получил, отразилось на его здоровье гораздо серьезнее, чем мы предполагали. Видимо, слегка повредившись умом, он выдвинул безумную теорию. Настолько безумную, что я едва от него не сбежал.
– Неужели? – небрежно бросил Смитбек и, пытаясь скрыть свой интерес, отпил виски. Журналист прекрасно знал, какой оборот неожиданно принимают «самые безумные» теории Пендергаста.
– Точно. Вообще-то мне это дело нравится, и я вовсе не хочу его бросать. Но я не могу обслуживать сумасшедшие идеи.
– Это я уже понял. Ну и в чем же суть безумной теории Пендергаста?
На сей раз О'Шонесси молчал значительно дольше. В его душе явно развернулась сильная борьба.
«Придется разориться еще на одну выпивку», – стиснув зубы, подумал Смитбек и знаком позвал официанта.
– Еще по одному, – сказал он, когда официант подошел.
– Мне «Пауэрс», – сказал О'Шонесси.
