Арина Веста - Алмазная скрижаль
– Светлые соколы Ясны: Радегаст, Борз, Светлозар… Любимая мама моя, Даэна, сестра Белоснезя, тетя Лужана, бабушка Вея … – И в ее солнечных глазах заблестели слезы.
– Почему вы не воскресили их?
– Они не умерли. Веди бессмертны. Но мы не можем отыскать их в полях Нави, а дальше живым нельзя…
Он погладил ее по длинным распущенным волосам, взял за теплую руку и повлек на свет из ледяного дворца смерти к яркому полуденному свету.
– В детстве мама читала мне сказку о спящей царевне, – вновь заговорил Молник, когда они остановились среди влажной весенней поляны.
Заросли незабудок казались опрокинутым небом.
– «В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный…» – тихо проговорила Ведогона. – Это о ледяных могилах веди… А семь богатырей были нашими лучшими воинами…
– Ты знаешь сказки Пушкина?
– Няня Пушкина, свет-Арина, была из веди… Она посвятила ребенка в древние и величественные саги Севера, она рассказала ему легенду о королевиче Гведеоне, о волшебнице Ниниане, о Златой Цепи, о священной Грамоте Руси…
– О Грамоте?!
– Да, мы ее хранители.
– Расскажи мне о Грамоте, Ведогона.
– Для меня это очень трудный разговор. Судьба великого Знания трагична. Священная Грамота миров была подарена людям для бесконечного развития и восхождения по мирам. Ее буквы – не просто знаки и начертания, они отражают картины духовного мира и космические законы. Наша Малая Грамота – это сто сорок семь знаков-символов, а Великая – бесконечна.
Всякий, кто хоть единожды прикоснулся к Грамоте, раскрывал заложенные Природой дары, он мог познавать миры во всей их глубине и великолепии, его способности к познанию возрастали по мере того, как буква за буквой он осваивал строки священной Грамоты. Но веди совершили роковую ошибку… Опасаясь рук недостойных, они стали сокращать священный алфавит, и через несколько столетий люди перестали воспринимать бла годать Знаний и захотели сиюминутных, корыстных выгод, грубой, почти насильственной магии. Безум цы попытались воровать у веди Грамоту. Они продавали обрывки знаний враждующим правителям, чтобы сеять смерть и опустошать Природу. Последовал полный запрет на передачу волшебных наук, боевых искусств и реликвий… Грамота сберегалась в тайне и осторожно передавалась людям-творцам. Человек, принявший посвящение великорусских жрецов, становился светочем своего народа. Несколько лет назад мы вернули Грамоту людям. Честнейшие и мужественные веди уже обучают грамоте землян.
– Ты научишь меня Грамоте, Ведогона?
– Конечно, но для начала надо постичь Грамоту пробуждения и омовения, Грамоту молитвы и принятия пищи. Ты в середине пути… Здесь, на Ясне, ты заново научишься совершать обряды, дарованные от рождения каждому живому существу. Ты постигнешь Грамоту бытия.
Грамота бытия оказалась сводом простых и здравых правил жизни. На рассвете, разбив хрупкий лед в колодце-студенце, он трижды с головой окунался в обжигающую холодом воду. «Мозг человека – и цветок, и зрелый плод, – говорил учитель Бел, – твой позвоночник – его живой гибкий стебель. Каждый день окунай корень его в ледяную воду, и ты не узнаешь старости и немочи. Силы разбуженного мозга хватит для познания всей Вселенной…»
Умывшись, надев плащ и опоясав тело, Молник пел древние гимны, которым обучился на Ясне. Он заново открывал значение простых вещей, о которых раньше даже не задумывался. Бел учил его дышать солнцем и луной, возобновляя в себе две космические стихии. Солнечное сплетение нагревалось и пульсировало, излучая свет. Луна дарила покой и созерцательный настрой душе. Бел и Ведогона открыли ему возможности ритмичного дыхания и научили почти мгновенно отключать поток внешних впечатлений и скачку мыслей, чтобы раскрыть интуицию и расширить возможности познания.
На Ясне мысль была слышнее слова. Тишина леса и величавый плеск озера нарушались лишь пением. Пение было древней наукой, каждый звук по-своему будил окружающую природу, настраивал тело на работу или созерцание.
Суровое очарование одиночества не тяготило Молника. Он был слит воедино с Природой, обручен с нею, переплетен миллионами нервных узлов. Он охватывал мыслью и оберегал молитвой всю доверенную ему Землю, от недр до звезд, мерцающих над березовыми полянами. Он лечил и латал раны Земли по начертаниям древней Грамоты, очищал траву и листву от тончайшего ядовитого окисла с далекой самолетной трассы, сжигал вкрапления зла, ставил обереги…
С первых дней его пробуждения Бел терпеливо передавал ему науку боя, хотя уже тысячелетия веди не воевали в земных поединках.
Каждый день, после полудня, Учитель ждал его на небольшой поляне, укрытой высокими валунами, чтобы случайно не ранить Природу во время учебных ристалищ.
– Главный завет воина – быть естественным и в радости, и в горе, поэтому не избегай боли ради сохранения целостной картины мира. Боль не так разрушительна, как страх. Я дам в твои руки совершенное оружие. Это оружие, которого никогда не узнает Внешний мир. Самое простое – «Палица» – «палящая зло», особо организованная энергия рук. Я научу тебя выводить из пальцев яркие разящие лучи. А это уже серьезнее…
В правом кулаке старца заиграли слепящие молнии. Они были собраны в пучок, как оружие бога-громовержца. Старец разжал ладонь, и молнии, свернувшись огненными дисками, одна за другой понеслись над поляной.
– Это «Сияющая молния нордов». В древности ее обозначал рунический знак «Зиг». Ее ты сможешь легко преобразить в разящую свастику.
На одном из уроков Бел открыл ему науку воскрешения. Передавать дыхание жизни «из уст в уста» было разрешено лишь человеку. Для воина существовало воскрешение в буре, когда в блеске молний и порывах стихий веди соединяли начала плоти и духа. В памяти всплыл рассказ Бела: «Когда был крепок завет людей и Природы, то и вороны не клевали человечьих тел на поле брани. Ворон – птица вещая, ведает воду мертвую и живую. Он-то и научил людей своему танцу. Кувыркаясь и кружа в небе, ворон мог исчезать из виду, попадая в иные пространства и времена. Русские девы сделали черные платы с бахромой по краям, напоминающие перья, и украсили их яркими цветами Ирия. Тогда и родился танец птицы. Танцуя, девушка могла исчезнуть, но вскоре являлась вновь и рассказывала подругам о том, где побывала. Потому женщины Руси так любят эти платы и шали – память крови неистребима. Ворон стережет ключи прошлого и будущего, он пьет из реки забвения и реки грядущего…»
Из бесед со старцем Молник узнал, что бурное развитие технократии и вся военная мощь Внешнего мира не представляли угрозы для веди, они предвидели тупик и скорый конец этого пути. Любой веди умел особым импульсом остановить самый надежный двигатель, мотор или систему. В основе их волшебства лежало слово, русское слово. На это слово откликалась Природа, и все уровни творения понимали и слышали и повиновались ему.