Леонид Крупатин - Дню Победы! Крылья в небе
Эдик и после неоднократно по просьбе «сокамерников» рассказывал этот случай с совершенно серьёзным видом своим «хохлячьим» говорком, а ребята корчились от хохота сидя за столом или лёжа вповалку на своих койках.
Милиция Эдика забрала из дома, когда он допивал уже вторую бутылку. На допросе он сказал:
-Не справился физически – рассчитался технически! – так и записали. На другой день его повезли в райцентр к следователю там дали ему адвоката, который предлагал ему поменять показания, поскольку он был пьяный вчера при допросе. При тех показаниях преступление становится умышленным, а его можно представить, как неосторожное. Эдик отказался менять показания и отказался от адвоката. Он сказал, что не собирается врать и оправдываться перед этим «городским боровом». За свою «правду» этот большой ребёнок получил пять лет лишения свободы. «Городской боров» оказался инструктором Крайкома Партии. Сам он в суд не приехал, а прислал юриста, который ещё предъявил иск Крайкома за «Волгу» и компенсацию морального вреда пузатому «борову». Сумма была приличной, равной стоимости «Волги» и суд удовлетворил, взыскав с Эдика полностью, сколько просили. Эдик по пьянке возмущался:
-Неужели его ж… столько стоит? За мою бы и рубля не взыскали! Подумаешь пробежался по селу при галстуке и без трусов! Люди подумали, что он в Правление бежит директора дрючить!
Это было бы очень смешно, если бы не было так горько! Ведь из-за «правды» Эдика умер от инфаркта его отец – кузнец, который так и не узнал, что сын большой человек, а не большой ребёнок.
Я торопил своих врачей с выпиской, так как в Обкоме ДОСААФ уже начались занятия будущих лётчиков. Я надеялся выйти из больницы до Нового года, но пришлось Новый год отмечать в больнице, хотя и с весёлой компанией моих «сокамерников» и девчонок из Пятьсотвесёлого, а так же двух сестричек Леночки и Катюши во главе с Татьяной. Больные из моей … да и не только из моей палаты мне завидовали дикой завистью моей компании, а дежурная медсестра устала выглядывать в коридор, чтобы у меня не было «передозировки» «целебным» портвейном, как назвал его Эдик.
Приходя ко мне после Нового года, Татьяна как-то невзначай упоминала, что к ней «подбивает клинья» мастер её Литвинов. Я поинтересовался, женат ли он и она подтвердила, что в том-то и дело, что женат и ребёнок есть… Я усмехнулся на это, а Татьяна… нет, потупив взгляд и опустив со вздохом голову. У меня что-то шевельнулось в душе больно, больно! Это было первое осознанное и осязаемое чувство ревности. Татьяна была на восемь лет старше меня, хотя возраст скрадывала её точёная, как игрушка фигурка. Мастер Литвинов был где-то её возраста, а может быть и постарше – под тридцать лет. Чего же ему не хватает? Решил налево? Так он ещё в комсомоле и можно с ним поговорить серьёзно! Из больницы меня выписали по моим просьбам досрочно, но я ещё должен был месяц лечиться амбулаторно. Однако я взял все справки и вышел на занятия в Обком ДОСААФ, догонять упущенное, так как стоял вопрос о моём отчислении. В начале апреля нас уже выводили в лагеря на спортивный аэродром в рабочий посёлок Среднюю Ахтубу, где я по превратности судьбы уже прыгал однажды в пятнадцатилетнем возрасте с парашютом, впервые его увидев вблизи. Никак я не мог предполагать, что через три года буду на этом аэродроме сам летать. Но чего мне это стоило? Другой вопрос!
Пока я учился, находясь на больничном, переписывая пропущенные лекции у Вити Шейкина, жизнь в общаге шла своим чередом и чудеса происходили, чуть ли не каждый день.
ОЧКО!!! ПРАВДА, ХОТЬ И ПЕРВОГО АПРЕЛЯ!
Я уже рассказывал, что в соседней комнате подобралась «блатота», от которой начальники колоний видимо просто избавились, чтобы они не портили атмосферу в их учреждениях. Несмотря на то, что их «шишкаря» Гнутого после покушения на меня и лечения его раны, отправили опять в колонию, там мало что изменилось. Пили они беспробудно, играли в карты по трое суток без перерыва и при этом дрались ужасно – до полусмерти, но к врачам, а тем более к милиции не обращались.
Один из них добыл где-то травлёный спирт с химзавода, «ужрался» и сдох. Родственников его никто не знал, сообщать было некому и хоронить его тоже никто не собирался… Утром сообщили, что он в морге. Двое из комнаты были очень сильно расстроены известием, потому что он им был должен: одному – карточный долг, у другого неоднократно брал - на бутылку…
Поскольку причина была, послали одного за бутылкой, сели, помянули при чём у нас «сердобольных», то есть из нашей комнаты попросили «взаймы без отдачи» яиц на закуску – мол «другана» помянуть. Ну, мы нехотя дали им десяток яиц, вроде как в счёт поминок и забыли о них – о яйцах и соседях. Когда давали яйца, кто-то из наших поинтересовался:
-Не туфту вы гоните в честь первого апреля?
-Да-ну! Кто ж такими вещами шутит? Крест на пузе химическим карандашом!
Прошло может быть час или меньше и вдруг слышим за стенкой бешенный рёв в несколько глоток. Мы открываем дверь своей комнаты и слышим рёв ещё сильнее, потому что дверь соседней комнаты открыта в коридор. Мы подходим к этой двери и видим, что кто-то стоит в ней спиной к нам, войдя в комнату, а находящиеся в комнате за столом и на кроватях, вытаращив глаза орут. Когда стоящий спиной обернулся к нам… нам тоже захотелось заорать, но сдержались, удивлённо переглядываясь. Это был «покойник», которого только что поминали…
Он стоял на полусогнутых ногах и весь трясся. Глаза его были не совсем нормальными, но больше удивлёнными от такого приёма «сокамерников», как они называли друг друга. Наконец-то они успокоились и один осмелился промолвить:
-А..а…а мы тебя только что помянули…
-А мне оставили с-с- суки?- стуча зубами прорычал он.
-Так мы же не думали…
- Ну, сгоняйте! Я задубел среди жмуриков в моргушке!
-Да мы в долг заняли чтоб тебя помянуть… по- человечески!
-А меня по -человечески встретить с того света вам за падло? Я воскрес! Ну… ну… ну хоть одеклон у кого есть?
-Ну, раз воскрес, ладно! Я жертвую! - сказал один, доставая флакон одеколона из тумбочки.
«Покойник» вытряс содержимое в стакан и выпил не разбавляя, запил из чайника и сел, часто дыша, откинувшись к стенке, с облегчением закурил. «Сокамерники», да и мы стали его осматривать. Несмотря на лёгкий морозец на улице, наш «покойник» был одет в какую-то «бомжовую» одежду на голое тело и даже войлочные ботинки были на босу ногу.
-Ты где так приоделся?- спросили его свои.
