Чарльз Уильямс - Война в небесах
— Грегори Персиммонс арестован, — сказал человек в сером. — Он признался в убийстве, а поскольку я был там, я привез вашего сына. Он прекрасно спал, а с тех пор, как проснулся, мы играем здесь.
Барбара одной рукой держала сына, другой откидывала со лба непокорный локон. Мелькнул длинный шрам на запястье.
— Очень любезно с вашей стороны, — проговорила она, — Но как же мистер Персиммонс?.. Какой ужас!
— Миссис Рекстоу, вы и в самом деле так думаете? — с улыбкой спросил незнакомец.
Барбара вспыхнула и посерьезнела.
— Нет, — сказала она. — По крайней мере, я не удивляюсь. С тех пор как я вас встретила, я иначе отношусь к мистеру Персиммонсу.
— Вот и хорошо, — начал пресвитер Иоанн, но его прервал громкий возглас Адриана.
— Потише, милый, — рассеянно сказала Барбара, — Что ты говоришь? В церковь? Пойдем, если хочешь. Боюсь, — добавила она, глядя на Иоанна и снова краснея, — мы ходим в церковь реже, чем надо.
— Но ведь это — средство, — отвечал ее собеседник. — Одно из средств. Наверное, самое лучшее почти для всех, а для некоторых и вовсе единственное. Не скажу, что оно так уж важно, но средства либо есть, либо их нет. Если вы ими не пользуетесь, не стоит из-за этого горевать. Если они вам нужны, не стоит пренебрегать ими.
— Да, — не совсем уверенно сказала Барбара. — Вот Лайонела в детстве просто затравили этим, и теперь его в церковь не затащишь…
— Враги человеку домашние его, — грустно улыбнулся Иоанн, но в ответ на ее недоуменный взгляд продолжать не стал, а просто произнес:
— Надо пойти. Сегодня утром Адриан обещал прислуживать мне.
— Прислуживать? — удивилась Барбара. — Но ведь он не сможет! Ему пятый год, он ничего в этом не понимает…
— У него все прекрасно получится, миссис Рекстоу, — успокоил ее Иоанн, а его юный друг снова вмешался, воззвав к Барбаре:
— Мама! Мы играли в крикет! Ты будешь после завтрака с нами играть?
— Мы же собирались идти в церковь, милый, — удивилась Барбара.
— Ну, после церкви. Будешь?
Впрочем, ответа он ждать не стал. На крыльцо вышел Лайонел в пижаме, и Адриан бросился к отцу, спеша сообщить жизненно важные новости. Взрослые неторопливо пошли за ним.
Новость об аресте Персиммонса потрясла Лайонела разве что своей неожиданностью. Он тут же с ужасом взглянул на Адриана, словно вопрошая судьбу об участи, уготованной этой невинной, непоседливой маленькой жизни. Барбара предложила позавтракать или просто выпить кофе с печеньем перед тем, как идти в церковь, и упорхнула в коттедж вместе с Адрианом. Тогда Иоанн сказал Лайонелу:
— Он может и спастись.
Лайонел взглянул на него, чувствуя, как зреет очередная химера.
— О, да, — растерянно ответил он. — Да, конечно, но мне все кажется, что его поджидает какой-то удар…
— Очень может быть, — кивнул незнакомец. — Но ведь и удар иногда приводит к счастливым последствиям. Эти вещи не злы по сути. Вы слишком боитесь их.
— Да я всего боюсь, — неожиданно откровенно ответил Лайонел. — И совершенно не понимаю, как остальные не боятся. В городе столько всяких опасностей, но там ты оглушен и ослеплен. А здесь так спокойно, тихо… волей-неволей думаешь: что за этим кроется?
— Разве в жизни нет ничего хорошего? — спросил пресвитер Иоанн.
Лайонел ответил чуть ли не зло:
— Да разве вы не видите? Когда все особенно хорошо, именно тогда и ждешь плохого. Не представляю, что с этим делать. Разве что упиваться каждой минутой и ни о чем не помнить.
— Не думаю, что вы упиваетесь, — улыбнулся Иоанн. — А вы уверены, что не любите своих страхов?
— Нет, не уверен, — сказал Лайонел. — Ни в чем я не уверен. Наверное, мне нравится ощущать их, хотя я их ненавижу… Сам не пойму, в чем туг дело.
— В том, — сказал Иоанн, — что они создают ощущение жизни. Вы ведь не даете им до конца овладеть вами. Они мучают вас, но дают жизнь уму и сердцу. Вы даже хотите смерти. Но само это желание уже говорит о том, как страстно и сильно вы любите жизнь.
Лайонел неуверенно улыбнулся.
— «Heautontimoroumenos»37? — с сомнением произнес он.
— Да нет, не то, — отвечал Иоанн. — Вы просто боитесь захлебнуться в фантазиях повседневной жизни и держитесь за этот страх. Что ж, я выполняю все желания, чего вы хотите?
— Исчезнуть, наверное, — сказал Лайонел. — Нет, жизни я не прошу. Мне достаточно знать, что конец близок. Думаете, я стремлюсь к Небесам, о которых столько говоря г?
— Смерть не минует вас и без меня, — сказал Иоанн. — Бог только дает, а у Него есть только Он сам, и даже Он может дать только Себя. Подождите несколько лет, и Он даст вам то, чего вы просите. Но уж не жалуйтесь, если окажется, что смерть и Небеса — одно и то же. — Иоанн протянул руку в сторону Калли. — Этот человек изо всех сил стремился к Богу всех жертв, он принес в жертву себя, и обрел Его. Вы найдете другой путь. Ведь дверь в пустоту ведет лишь к той пустоте, которая есть Бог. — И он пошел через лужайку. Лайонел снова увидел его только в церкви, построенной, как утверждала легенда, на том самом месте, где Цезарь вернул детей матерям.
Герцог Йоркширский, послушный строгому уставу своей церкви, подпирал дверной косяк. Архидиакон был у себя в алтаре. Как только явились прочие члены этого маленького братства, Адриан вырвался из рук матери и, промчавшись через проход, влетел в неф, где навстречу ему повернулся пресвитер Иоанн. Барбара и герцог, привыкшие к литургии, видели, что король-священник облачен в обычные ризы; Лайонелу показалось, что он одет в чистый утренний свет; каким видел его малыш, не узнал никто. Иоанн опустился на одно колено, раскинул руки навстречу Адриану, подхватил его, и они посовещались о чем-то. С мальчиком на руках, он подошел к жертвеннику и устроил серьезного и довольного Адриана на подушечку, заменявшую сидение, а потом вернулся к алтарю.
Пономарь, обслуживавший и колокольню, сегодня остался в деревне, но внезапно все услышали звуки колокола, только звенел он дальше и выше, чем обычно, а тон был таким чистым, словно сама идея колокольного звона воплотилась в певучих нотах, отдалилась и смолкла. Король-священник простер руки и свел их в древнем мистериальном жесте.
Все пространство церкви пронизал ток, словно сотни верующих шевельнулись и замерли перед началом Таинства.
Герцог в недоумении подался вперед. Перед ним были образы, знакомые с детства, но то здесь, то там, то в одном притворе, то в другом ему почудились еще и другие лики, мелькнувшие на миг, сразу пропавшие и промелькнувшие снова. Он словно бы узнал некоторые лица, они напомнили истлевшие портреты из родовой галереи замка, но были и другие, совсем чужие и древние, в тюрбанах, в доспехах, в чужеземных одеждах, даже в коронах. Внимание герцога отвлек Адриан. Он живо вскочил на ноги и направился к алтарю, а навстречу ему неслись ясные, грозные голоса, однако и герцог у дверей, и Барбара, преклонившая колени, узнавали лишь отдельные фразы. «Introi bo!»38 — показалось герцогу, но он мог поклясться, что детский голос ответил: «Ad Deum qui laetificat juveututem meam»39. Герцог напряг зрение. Он не понимал, что происходит. Он видел царя-священника на верху ступеней, хотя тот, кажется, не поднимался наверх, а в церкви меж тем зазвенело: «Christe eleison»40 и смолкло.
