Джо Хилл - Страна Рождества
Все пропало, все было отнято в один миг, в тенях прозекторской: хорошая работа, славные деньки с Сашей, кресло со стременами, угощения из аптечного шкафчика и забавные фотографии с трупами. Пропал даже его «Транс-Ам» с обивкой под зебру, хотя никто не знал об этом еще несколько часов; больной мудак, забивший его дубинкой до потери сознания, забрал себе ключи и уехал в нем.
Пропало. Все. Подчистую.
Пропало вместе с мертвым старым Чарли Мэнксом и никогда не вернется.
Плохая мать. 2012 г. — наши дни
В начале Рождества, когда Вик МакКуин находилась в реабилитационном центре, отбывая свои двадцать восемь дней, Лу приехал к ней вместе с мальчиком. Елка в комнате отдыха сооружена была из проволоки и мишуры, и они втроем ели посыпанные сахарной пудрой пончики из супермаркета.
— Здесь все сумасшедшие, да? — спросил Уэйн без какой-либо робости — ее в нем никогда не было.
— Здесь все пьяницы, — сказала Вик. — Сумасшедших держали в прошлом заведении.
— Значит, это улучшение?
— Вертикальная мобильность, — сказал ему Лу Кармоди. — У нас в семье все отличаются вертикальной мобильностью.
Хэверхилл, штат Массачусетс 2012 г.Вик выпустили в середине января, впервые в своей взрослой жизни просохшую, и она приехала домой, чтобы посмотреть, как умирает ее мать, стать свидетельницей героических попыток Линды МакКуин завершить свою жизнь.
Вик помогала, покупала маме сигареты «Вирджиния Слимс», которые ей нравились, и курила их вместе с ней. Линда продолжала курить, даже когда у нее осталось только одно легкое. Рядом с кроватью стоял помятый зеленый баллон с кислородом, на боку которого над изображением красных языков пламени значилось слово ОГНЕОПАСНО. Линда прикладывала к лицу маску, чтобы глотнуть воздуха, затем опускала ее и затягивалась сигаретой.
— Все в порядке, верно? Тебя не тревожит… — Линда многозначительно ткнула пальцем в кислородный баллон.
— Что? Что ты разрушишь мою жизнь? — спросила Вик. — Слишком поздно, мама. Тебя опередили.
Вик ни дня не провела в одном доме с матерью после того, как навсегда ушла отсюда тем летом, когда ей исполнилось девятнадцать. Ребенком она не осознавала, как темно было внутри дома ее детства. Он стоял в тени высоких сосен и почти совсем не получал естественного освещения, так что даже в полдень приходилось включать свет, чтобы видеть, куда, черт возьми, ты идешь. В нем воняло сигаретами и мочой. К концу января ей отчаянно хотелось бежать. Темнота и нехватка воздуха заставляли ее думать о бельепроводе в Санном Доме Чарли Мэнкса.
— Нам надо поехать куда-нибудь на лето. Мы могли, как раньше, снять домик у озера. — Ей не нужно говорить: у озера Уиннипесоки. Оно всегда было просто озером, как будто не было никакого другого водоема, достойного упоминания, так же как город всегда означал Бостон. — Деньги у меня есть.
Не так уж много, собственно говоря. Она умудрилась пропить изрядную часть своих заработков. То же, что не пропила, было съедено судебными издержками или выплачено различным учреждениям. Но было еще достаточно, чтобы она оставалась в лучшем финансовом положении, чем среднестатистический выздоравливающий алкоголик с татуировками и судимостями. Да и будет больше, если она сможет закончить очередную книжку «ПоискоВика». Иногда ей казалось, что здоровой и трезвой она стала лишь для того, чтобы закончить очередную книжку, да поможет ей Бог. Она должна была сделать это ради сына, но все было не так.
Линда ответила хитрой и ленивой улыбкой, говорившей об известном им обеим обстоятельстве: до июля она не протянет и этим летом будет отдыхать в трех кварталах отсюда, на кладбище, где похоронены ее старшие сестры и родители. Но вслух сказала:
— Конечно. Захвати своего мальчика у Лу, возьми его с собой. Я хотела бы провести какое-то время с этим малышом… если ты не думаешь, что это пойдет ему во вред.
Вик возражать не стала. Она достигла восьмого этапа своей программы и приехала в Хэверхилл, чтобы загладить вину. Много лет она не хотела, чтобы Линда общалась с Уэйном, была частью его жизни. Она с удовольствием ограничивала контакты своей матери с мальчиком, чувствовала, что обязана защищать Уэйна от Линды. Сейчас ей хотелось, чтобы нашелся кто-то, кто защитил бы Уэйна от нее самой. Ей надо было загладить вину и перед ним.
— Ты могла бы и отца своего познакомить с его внуком, пока то да се, — сказала Линда. — Он там же, ты знаешь. В Довере. Это недалеко от озера. По-прежнему занимается взрывами. Знаю, он будет рад познакомиться с мальчиком.
Вик не возразила и на это. Нужно ли ей было загладить вину и перед Кристофером МакКуином? Иногда она думала, что да… А потом вспоминала, как он промывал под холодной водой ободранные костяшки пальцев, и отбрасывала эту мысль.
Всю весну шли дожди, держа Вик внутри хэверхиллского дома наедине с умирающей женщиной. Иногда дождь лил так сильно, что это было все равно что оказаться запертой внутри барабана. Линда отхаркивала в резиновую плевательницу жирные сгустки испещренной красным мокроты и на слишком большой громкости смотрела «Пищевую сеть». Уход — выход — стал казаться чем-то отчаянно необходимым, вопросом выживания. Закрывая глаза, Вик видела плоскую протяженность озера на закате и стрекоз размером с ласточек, скользящих над поверхностью воды.
Но она не решались ничего там снять, пока однажды ночью из Колорадо не позвонил Лу и не предложил, чтобы Уэйн и Вик провели лето вместе.
— Малышу нужна его мама, — сказал Лу. — Ты не думаешь, что пора?
— Я бы хотела этого, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос у нее звучал ровно. Было больно дышать. Прошли добрые четыре года с тех пор, как они с Лу перестали жить вместе. Она не могла переварить, что он так безоглядно ее любит, а она так скудно на это отвечает. Ей приходилось выдавать себя по кусочку.
Но одно дело было порвать с Лу, и совсем другое — перестать общаться с мальчиком. Лу сказал, что малышу нужна мать, но Вик думала, что ей Уэйн нужен больше. Мысль провести с ним лето — начать снова, сделать еще одну попытку стать матерью, которой заслуживает Уэйн, — вызывала у Вик вспышки паники. И вспышки ярко мерцающей надежды. Ей не нравилось испытывать чувства такой силы. Это напоминало ей о безумии.
— А ты-то сам не против? Доверить его мне? После всего того дерьма, что я натворила?
