Рэй Брэдбери - Октябрьская страна (сборник)
– У тебя все в порядке?
– Пока что держусь. Сижу на кухне. Ветер снес часть передней стены. Но я заранее подготовил отступление. Когда сдаст кухонная дверь, спущусь в подвал. Посчастливится, отсижусь там до утра. Чтобы добраться до меня, ему надо весь этот чертов дом разнести, а над подвалом прочное перекрытие. И у меня лопата есть, могу еще глубже зарыться…
Казалось, в телефоне звучит целый хор других голосов.
– Что это? – спросил Герб Томпсон, ощутив холодную дрожь.
– Это? – повторил голос в телефоне. – Это голоса двенадцати тысяч убитых тайфуном, семи тысяч уничтоженных ураганом, трех тысяч истребленных бурей. Тебе не скучно меня слушать? Понимаешь, в этом вся суть ветра, его плоть, он – полчища погибших. Ветер их убил, взял себе их разум. Взял все голоса и слил в один. Голоса миллионов, убитых за последние десять тысяч лет, истязаемых, гонимых с материка на материк, поглощенных муссонами и смерчами. Боже мой, какую поэму можно написать!
В телефоне звучали, отдавались голоса, крики, вой.
– Герб, где ты там? – позвала жена от карточного стола.
– И ветер, что ни год, становится умнее, он все присваивает себе – тело за телом, жизнь за жизнью, смерть за смертью.
– Герб, мы ждем тебя! – крикнула жена.
– К черту! – чуть не рявкнул он, обернувшись. – Минуты подождать не можете! – И снова в телефон: – Аллин, если хочешь, чтобы я к тебе сейчас приехал, я готов! Я должен был раньше…
– Ни в коем случае. Борьба непримиримая, еще и тебя в нее ввязывать! Лучше я повешу трубку. Кухонная дверь поддается, пора в подвал уходить.
– Ты еще позвонишь?
– Возможно, если мне повезет. Да только вряд ли. Сколько раз удавалось спастись, ускользнуть, но теперь, похоже, он припер меня к стенке. Надеюсь, я тебе не очень помешал, Герб.
– Ты никому не помешал, ясно? Звони еще.
– Попытаюсь…
Герб Томпсон вернулся к картам. Жена пристально поглядела на него.
– Как твой приятель, этот Аллин? – спросила она. – Трезвый еще?
– Он в жизни капли спиртного не проглотил, – угрюмо произнес Томпсон, садясь. – Я должен был давно поехать к нему.
– Но ведь он вот уже шесть недель каждый вечер звонит тебе. Ты десять раз, не меньше, ночевал у него, и ничего не случилось.
– Ему нужно помочь. Он способен навредить себе.
– Ты только недавно был у него, два дня назад, что же – так и ходить за ним все время?
– Завтра же, не откладывая, отвезу его в лечебницу. А жаль человека, он вполне рассудительный…
В половине одиннадцатого был подан кофе. Герб Томпсон медленно пил, поглядывая на телефон, и думал: «Хотелось бы знать – перебрался он в подвал?»
Герб Томпсон прошел к телефону, вызвал междугородную, заказал номер.
– К сожалению, – ответили ему со станции, – связь с этим районом прервана. Как только починят линию, мы вас соединим.
– Значит, связь прервана! – воскликнул Томпсон. Он повесил трубку, повернулся, распахнул дверцы стенного шкафа, схватил пальто.
– Герб! – крикнула жена.
– Я должен ехать туда! – ответил он, надевая пальто.
Что-то бережно, мягко коснулось двери снаружи.
Все вздрогнули, выпрямились.
– Кто это? – спросила жена Герба.
Снова что-то тихо коснулось двери снаружи. Томпсон поспешно пересек холл, вдруг остановился.
Снаружи донесся чуть слышный смех.
– Чтоб мне провалиться, – сказал Герб.
С внезапным чувством приятного облегчения он взялся за дверную ручку.
– Этот смех я везде узнаю. Это же Аллин. Приехал все-таки, сам приехал. Не мог дождаться утра, не терпится рассказать мне свои басни. – Томпсон чуть улыбнулся. – Наверное, друзей привез. Похоже, их там много…
Он отворил наружную дверь. На крыльце не было ни души.
Но Томпсон не опешил. На его лице появилось озорное, лукавое выражение, он рассмеялся:
– Аллин? Брось свои штуки! Где ты? – Он включил наружное освещение, посмотрел налево, направо. – Аллин! Выходи!
Прямо в лицо ему подул ветер.
Томпсон минуту постоял, вдруг ему стало очень холодно. Он вышел на крыльцо. Тревожно и испытующе поглядел вокруг.
Порыв ветра подхватил, дернул полы его пальто, растрепал волосы. И ему почудилось, что он опять слышит смех. Ветер обогнул дом, внезапно давление воздуха стало невыносимым, но шквал длился всего мгновение, ветер тут же умчался дальше.
Он улетел, прошелестев в высоких кронах, понесся прочь, возвращаясь к морю, к Целебесу, к Берегу Слоновой Кости, Суматре, мысу Горн, к Корнуоллу и Филиппинам. Все тише, тише, тише…
Томпсон стоял на месте, оцепенев. Потом вошел в дом, затворил дверь и прислонился к ней – неподвижный, глаза закрыты.
– В чем дело? – спросила жена.
Постоялец со второго этажа
Он помнил, как заботливо и со знанием дела бабушка поглаживала холодное разрезанное брюхо цыпленка и вынимала оттуда диковины: влажные блестящие петли кишок, пахнущие мясом, мускулистый комок сердца, желудок с зернышками внутри. Как аккуратно и нежно бабушка вспарывала цыпленка и засовывала внутрь пухлую маленькую ручку, чтобы лишить цыпленка его регалий. Потом все это разделялось, одно попадало в кастрюлю с водой, другое в бумагу – то, что пойдет на корм собакам. А затем ритуальная таксидермия, набивка птицы пропитанным водой и приправами хлебом, и хирургическая операция, производимая быстрой сверкающей иглой, стежок за стежком.
За одиннадцать лет жизни Дугласа это зрелище было одним из самых захватывающих.
Всего он насчитал двенадцать ножей в скрипучих ящиках магического кухонного стола, откуда бабушка, седовласая старая колдунья с добрым, мягким лицом, вынимала атрибуты для совершения таинства.
Дугласу разрешалось стоять, уткнув веснушчатый нос в край стола, и смотреть, но он обязан был молчать – пустая мальчишеская болтовня могла нарушить чары. Свершалось чудо, когда бабушка размахивала над птицей баночками для приправ, обильно посыпая ее, как подозревал Дуглас, прахом мумий и порошком из костей индейцев, при этом бормоча беззубым ртом таинственные вирши.
– Бабушка, – сказал наконец Дуглас, нарушив тишину, – я такой же внутри? – Он показал на цыпленка.
– Да, – сказала бабушка. – Чуточку аккуратнее и презентабельнее, но такой же…
– И гораздо больше, – добавил Дуглас, гордясь своими кишками.
– Да, – сказала бабушка. – Гораздо больше.
– А у дедушки их даже больше, чем у меня. Вон у него какой живот – он может класть туда свои локти!
Бабушка засмеялась и покачала головой.
Дуглас сказал:
– И Люси Уильямс, которая живет в конце улицы, она…
– Помолчи, детка! – закричала бабушка.
– Но у нее…
– Тебя не касается, что у нее! Это совсем другое дело.
