Пётр Михеев - Психология греха
Она не знала, как долго придётся бежать. Возможно, бесконечно. Или пока силы не покинут её. Судя по тому, что над дверями показались дома, она уже выбежала из парка. Но останавливаться нельзя. Двери, находящиеся впереди, со временем тоже стали отворяться, а чутьё подсказывало беглянке, что сзади за ней уже гналось множество чудовищ. Она чувствовала зловоние, исходящее из их пастей; слышала топот, создаваемый их быстрыми ногами. Они догоняли её. Ещё чуть-чуть, и один из них схватит её, повалит на землю и вонзит свои зубы в её тело. За первым монстром потянутся другие. Начнуться волнения, потому что чудища не смогут поделить маленькую Викторию между собой. Один схватит её за голову, второй за ноги, третий за руку. Каждый потянет жертву в свою сторону, но так как силы у них идентичны, то единственное, чего они добьются это то, что тело женщины, не выдержав давления, разорвётся на части.
Виктория бежала, не чувствуя усталости. Страх придавал сил. Желание жить придавало сил. Потухшая было надежда благодаря словам Антона снова затеплилась в сердце. Но надолго ли хватит её тепла, чтобы согревать мозг Виктории человечностью?
Впереди показался тупик. Виктория чуть было не отчаялась, но подбежав ближе, поняла, что это всего лишь резкий поворот направо. Она завернула и увидела, что коридор ведёт её в дом. Она не задумываясь вбежала в него и заперла за собой дверь, которая тут же затряслась от напора голодных монстров, гнавшихся за пищей.
Виктория кинулась вверх по лестнице. Она вбежала в первую же нараспашку открытую дверь и тоже заперла её на замок. Здесь они её не найдут. Не должны найти. Она в безопасности, здесь её никто не потревожит!
Женщина замерла. В ушах зазвенел уже знакомый колокол, который Виктория ненавидела всей своей душой. Звучание колокола смешалось со звуком играющего пианино. Хотя, игрой это назвать невозможно. Оно больше походило на случайный набор нот, вместе объединяющийся в некий страдальческий вопль, вселюящий в душу тревогу и панику.
Виктория пересилила себя и пошла на звук. Она проклинала всё на свете, потому что уже знала, куда попала. Она увидела зелёные шторы, сломанные часы с кукушкой и мебель из берёзового дерева. Осталось увидеть только Раду. Виктория сама не понимала, откуда в ней такая наивность. Ей ничего не удалось. Она была уверена, что больше не увидит Раду и вот она снова тут, без сомнения, чтобы узреть смерть пианистки. Всё шло так, как хотел того Кинг. А Виктория упорно верила, что сможет перейти ему дорогу. Такая наивная мысль; как можно остановить того, кто не существует? Виктория не могла помочь этим людям в её видениях, не могла помочь им и в реальности. Она словно существовала где-то в стороне от них. Как будто она проходила какое-то своё собственное испытание, не связанное с экспериментом рассвета кровавых искуплений.
Чувствуя неладное, и от того очень напряжённая, к чему ещё прибавлялись тревога и укрпляющаяся паника, вызванные какофонией пианино, Виктория, пересиливая страх, вошла в комнату, где видела Раду в последний раз. Она пожалела, что не послушалась подступающего чувства паники. Потому что, увидев картину в комнате, паника охватила всю сущность женщины.
За пианино никто не сидел. Оно играло само по себе. Клавиши вдавливались очень быстро; когда нажималась очередная клавиша, на ней появлялся кровавый отпечаток пальца. Через пару секунд отпечаток исчезал, но если клавиша опять приходила в действие, то и кровавое пятно снова оставалось на ней. В некоторые моменты почти половина клавиш окрашивалась в кровавый цвет. Всё это сопровождалось отвратительными звуками, от которых нельзя было не вздрогнуть.
А над пианино Виктория увидела её – Рада всё-таки осуществила задуманное. Виктория не видела её лица, девушка висела спиной к ней. Верёвка, подвязанная к лампе на потолке, крепко держала тело Рады. Конец верёвки, связанный в петлю, сдавливал шею пианистки. Сомнений быть не могло, Рада покончила собой. Она и так долго прожила, угнетаемая отчаянием и депрессией. И без объяснения меняющийся мир вокруг, будь то пожар, организм, ветер или двери с монстрами, сделал последний штрих в решении Рады. Возможно, девушка вконец решила, что сокрушённая страданием, сошла с ума. И, не желая больше бояться, она выбрала тот способ, который казался легче всего в данной ситуации.
- Что я наделала, - почувствовав огромную вину, навалившуюся ей на плечи, прошептала Виктория. Она не замечала, как теряет самообладание. – Я ведь знала, что у тебя на уме. Я могла тебя остановить, хотела... Что мне мешало?
Пианино продолжало заставлять вздрагивать после каждого нажатия клавиш. Виктория, замолчав, с ужасом заметила, что тело Рады начало поворачиваться. Женщина хотела убежать, но она не могла шевельнуться. Музыкант повернулась к ней передом, и Виктория увидела лицо, которое совершенно не хотела видеть. Скошенная набок голова. Бледное лицо. И глаза. Холодные, отчуждённые. В них ничего нельзя было увидеть. Только ощущать, что они смотрят сквозь тебя, прокрадываясь прямо в душу. Взгляд мёртвой девушки был устремлён прямо на Викторию. Виктория закричала. Это было последней каплей, после которой рассудок снова помутнел, отдавая контроль над телом смятению.
Охваченная страхом смерти Виктория кинулась вон из комнаты, где пианино продолжало играть само собой, а повешенная девушка – следить за входящими чужими. Виктория бежала вниз, к выходу,забыв обо всём на свете, в том числе и об ожидающих её монстров. Но причин для волненя не было: психиатр выбежала на совершенно пустую улицу. Мало того, организм, поглотивший город, тоже исчез. Но небо совершенно отличалось от привычного синего. Преоблала два цвета – фиолетовый и жёлтый, причём они не переходили плавно друг в друга, а просто накрывались один на другой.
Не избежали изменения и улицы. Окружение исказилось. Дома вытянулись до неузнаваемости, доходя чуть ли не до неба утончающимися трубочками. Такое выбило бы из колеи даже самого устойчивого и здравомыслящего человека, но Виктория не замечала ничего вокруг себя. Перед ней стояла только одна задача – бежать. Режущие слух крики пианино не утихали, а летели следом за женщиной.
Город пролетал перед глазами. Сохранить какое-либо чувство реальности уже превратилось в невозможную задачу. Слишком другим выглядел Торлин, противоречащий всем законам физики и здравому рассудку. Одинокая женщина без особой на то причины бежала по этому давящему на мозг городу, и время от времени спонтанно сворачивала, чтобы сменить улицу. Женщина бежала, не замечая перед собой ничего: ни полуобрушенного виадука, висевшего над её головой, ни мёртвого человека, мимо которого пробежала. Им был никто иной, как Люк Инвидиер, которого на глазах у женщины огромная сухая и костлявая рука, в существовании которой женщина сильно сомневалась, унесла в пропасть. Женщина продолжала бежать, оставив тело позади.
