Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
Фирсов хоть и присутствовал на трибуне, речь не читал. А о новом быте рассуждал про себя и вполне отчетливо: можно будет приятно поужинать теплым и вкусным, и до работы всего ничего – буквально через дорогу.
И вот оркестр грянул туш, огромными портняжными ножницами перерезали ленту. Народ через открытые двери засочился вовнутрь. В глубине обеденного зала у граммофона накрыли стол и для делегации. Граммофон завели, и он грянул: «Нас побить, побить хотели».
Пролетариат застучал вразнобой ложками, а девушки в накрахмаленных передничках понесли к особенному столу первое и второе, салаты и компот. Заведующий шепнул, что в одном графинчике, между прочим, водочка.
И Фирсов ел, размышляя, что, в сущности, кормят неплохо и недорого.
Но вдруг, заглушая граммофонное пение, завизжала высоким контральто работница и, расплескав суп, вскочила на стол.
В углу столового зала сидел довольно крупный пацюк.
– Гляньте, гляньте, – крикнул кто-то. – Еще один.
За окном раздался клаксон лихача. Фирсов оглянулся на улицу, а ее перебегали сотни крыс, мышей. Казалось, что брусчатка, обычно красная, посерела и ожила. Народ бросился врассыпную из столовой, не доев борщи и каши. Вскочил и Фирсов, указал двум бойцам ОГПУ на заведующего столовой:
– А этого арестовать. Нечего было водку наливать в графины – все должны одинаково питаться. Иначе какое же это равенство?
* * *С крысами-то всё ясно было – ну, по крайней мере, откуда они. За зданием ОГПУ помойка была знатная, куда и коты боялись заходить. Оттуда крысы по вентиляционным шахтам забирались в дом, и не брала их ни отравленная колбаса, ни толченое стекло.
Особенно крысы докучали задержанным – норовили стянуть пайку, а то и цапнуть спящего. Пока Фирсов шел к себе на работу, крепло неприятное предчувствие. И действительно, оказалось, что в здании крыс и прочих мышей нет, а бежали они по всему кварталу именно от здания ОГПУ.
– Юрчука ко мне, – приказал Фирсов. – И всё, что у него в камере, – ко мне.
Привели Юрчука, а в простынке – все нехитрые пожитки арестанта. Среди них две книги, огрызок карандаша, ну и дудочка, вырезанная из веника.
– С крысами – твоих рук дело?
Юрчук не отказывался:
– Ну да. Ибо задолбали. Отовсюду лезут.
– Заклинание показывай.
Юрчук открыл страницу, испещренную пометками.
– Дудочку сочинить было нетрудно, сложней оказалось мелодию подобрать, – пояснил тот.
– Но букв-то всё равно не хватает!
– Да ерунда. Я заметил, что не хватает именно определенных букв, что сузило поле поиска. Оставалось их подобрать. К тому же заклинание коротенькое.
Взметнулась фантазия: вот если с колдовством не кустарничать, а поставить его на рельсы индустриализации. Положим, создать дудочку размером с фабричную трубу и дунуть так, что все крысы убегут через границу к империалистам. И республике помощь, и врагам ее не сладко. Но после задумался: слишком мало. Надобно что-то создать важное, от чего бы не отмахнулись, что-то серьезное, что в Москве бы пригодилось.
– А какие там еще заклинания есть?
– От блох есть, от тараканов. От зубной боли есть.
Расколотый зуб болел порой нестерпимо, но и тут Фирсов отмахнулся.
– Лучше ищи, лучше. Свободу, может быть, получишь, если справишься.
* * *И Юрчук стал искать – уже не в своей камере, а в чердачной комнате. При нем постоянно было два бойца с винтовками, всегда в избытке бумаги и еды. И каждый день к нему приходил Фирсов, проверить, что же сделано. Проверял он с опаской: а вдруг этот заколдует охрану, да и улетит навроде ведьмы через чердачное окно.
– Вот тут у тебя что написано? – спросил он в один вечер.
– «Человек – сие есть мера вещей», – ответил Юрчук. – Там о том, что душу можно вещами измерить.
– Это как же? Разве душа материальна?
– Сказано же вашим Марксом: бытие определяет сознание. И поскольку наш быт из вещей состоит, мы их впитываем. И душа наша, выходит, материальна, вещами измеряется.
– Забавно же. Порой хорошо взглянуть, чего человек стоит на самом деле. Оно, знаешь, иногда человек важный, ценный, а поскребешь – чепуховый человечишко. Можешь такой измеритель устроить?
– Сомневаюсь пока что. Много букв пропущено, а заклинание длинное. Вот разве что…
– Говори, давай!
– Ежели можно было бы телефонную станцию переделать в вычислительную машинку, чтоб она подбирала буквы. Я о таком думал уже. А речь, положим, была записана на магнитную проволоку или патефонные диски…
Фирсов кивнул: действуй.
– Что еще тебе надобно? Кровь девственниц? Заставим комсомолок сдавать! Котов наловить? Ты только скажи.
– Да нет, – замялся Юрчук. – Мелом и углем должен обойтись.
– Действуй. А иначе – сгною. Снова запру в подвал и крыс напихаю по самое окошко.
* * *Реле щелкало, перемещая каретку шагового искателя. Искрили контакты, включалась муфта, вал протягивал магнитную проволоку, и хриплый громкоговоритель извергал на сидящего в центре пентаграммы бойца очередную тарабарщину. Боец изначально пугался, но к концу второй недели пообвык и, сидя на стуле, листал «Безбожника у станка».
До обеда оставалось всего ничего, и боец его уже предвкушал вполне очевидно. Однако же внутри машины сложилось очередное заклинание, и оно обрушилось на солдатика.
Грянул такой гром, что повыбивало стекла, запахло серой. А когда зловонное облако рассеялось, на месте, где сидел боец, стоял детский деревянный конь да такая же сабелька.
На шум тотчас явился товарищ Фирсов, спросил, что произошло.
– Трагедия вышла, – признался Юрчук. – Оказывается, можно душу перевести во вещевой эквивалент. Но если из живого душу вытащить, то исчезнет человек. Материя, что его слагает, перейдет в те самые вещи, из которых душа сложена.
– Вроде как душу из человека вытрясти? – улыбнулся собеседник. – Что-то есть в этом.
– В общем, опыт наш провалился… Из покойника-то извлечь материю не получится, поскольку души в нем не содержится.
– Как сказать… У тебя ведь заклинание сохранилось? Вот собери мне машинку, только чтоб меньше грохотало…
* * *Магическое устройство собирали в подвале. Оно занимало почти целую камеру: посредине стоял водолазный колокол, сваренный на здешнем заводе, да так и оставшийся в городе. Там же на заводе в него вварили дверку и заделали дно. От колокола вились провода к стеллажу, на котором лежало устройство, воспроизводящее заклинание.
Всё собрали за пару дней, и Фирсов не отходил оттуда ни на шаг, делил с Юрчуком одну краюху хлеба.
– Питаться вкусно – пережиток, – говорил он при этом. – Достаточно кушать сытно – и точка. Поощрять переедание – это диверсия. Это воровство еды у пролетарского государства, где каждая калория распределена должна быть. В самом факте существования нескольких видов колбасы заложен вызов советской власти, конкуренция. Вот когда все будут один сорт колбасы кушать, одни папиросы курить, одну одежду носить – вот тогда и наступит равенство.
