Елена Блонди - Хаидэ
— Это моя судьба, советник. И мое решение. Но благодарю тебя за то, что хочешь меня сберечь.
Он хотел ей сказать тогда, что не просто ее сберегает, а хочет охранить свою любовь. Но не сказал. Пусть она думает, что это просто от доброты и заботы.
Сейчас, глядя на тонкие ветви ивы, плывущие в струях воды и лунного света, он усмехнулся — любовь сделала его хитрым. Он размышляет над каждым своим словом и поступком. И делает только то, что сможет приблизить его к ней. В памяти цепким коготком сидело воспоминание, как обнял, а она мягко, чтоб не обидеть — освободилась. И чтоб вытащить коготок, приходилось напоминать себе, что обещание она дала. Ему дала. Он теперь ближе всех к ее сердцу. Но это — шептал ему внутренний голос, это не значит, что она тебя любит, жрец-иноземец. А надо, чтоб полюбила. Потому что как ты теперь без нее?
А, может, смогу?
Техути оторвал взгляд от черных веток, полощущих себя в быстрой воде, и посмотрел на половинку луны посреди бледных облачных прядей. Облака уплотнялись, собираясь в клубки, и снова растекались по звездам. Вот лицо. И еще одно. А там — еще, смеется…
Он перебрал всех, кого вспомнил. И обратился мыслью к тем, кто вокруг него сейчас. Ахатта, со смуглым лицом, полным тайного яда, что засыпает и просыпается. Рабыни в полисе и их хозяйки, многие из них не прочь залучить в дом умного, много знающего учителя. Для развития детей. И для собственных развлечений. Есть еще Маура, прекрасная как черная богиня, сколько часов провел он в разговорах с ней в трюме корабля, среди скрипучего дерева, когда над головой топали, перекликаясь, матросы. Она красива и добра. И очень одинока. А он мог бы сделать так, чтобы его судьба переплелась с ее судьбой, он умен. Сумел бы. Но все они, те, из прошлого, и нынешние, все стояли в одной череде. А эта — светловолосая, волновала так, что упусти, отрубил бы себе руку, в ярости сожаления.
— Так зачем упускать? — прошептал, стягивая у горла края теплого плаща.
С ней опасно. Но с ней — высоко. Он это видит. Даже, когда она не видит своего будущего, он прозревает его, понимая: сила, какой наделили ее боги, не сумеет остаться внутри. Именно с ней он взлетит к вершинам, о которых и мечтать не смел. Даже говоря со своим богом, у которого он был один. Надо лишь быть рядом и направлять. Она светла и никогда не потеряет дорогу к свету. Но как шагать, он подскажет. Никто не сумеет, ни у кого нет знаний, а у него есть.
По спине Техути пробежал холодок. Он знал, чем отличаются мечты от предвидения. Когда в ткани настоящего вдруг на мгновение появляется дыра, и в нее просвечивает будущее, успей навострить зрение, разгляди и запомни. Ни с кем никогда он не видел будущего. А с ней видел уже несколько раз.
…Рукавица на поводьях коня, одетого в вороненые доспехи. Ее глаза за коваными завитками шлема. И позади — несметное войско, что взрывается криками и звоном мечей на каждый поворот ее головы.
… Роскошный шатер, опирающийся полотнами на траву, устланный коврами. Блеск золота и серебра на пиршественном покрывале. Сидящие в ряд иноземные послы, разномастные, в доспехах и вычурных одеждах. И она рядом с ним, напротив послов, произносит слова, так же, как говорит их сейчас своим воинам — кратко и весомо.
Техути крякнул, вспоминая свои руки, лежащие на скрещенных коленях. Смуглые, обвитые узорными браслетами со знаками власти на них. Но блеск пиршества потускнел, выветриваясь из воспоминаний, когда подумал еще об одном увиденном, что повторялось и повторялось, как крик неспящей птицы. Ее шея, и голые плечи. Грудь под его рукой. В маленькой свадебной палатке, над которой вьется вымпел, соединяющий солнце и луну в один сплетенный знак. Сейчас она принадлежит другому, но вот уже сколько месяцев Теренций торчит в полисе, и не думая навестить свою дикую царственную супругу. Дважды он присылал вестовых и княгиня незаметно для прочих, касаясь своего живота, передала с воинами весть о ребенке, Техути знает, он сам записывал на пергамене ее слова мужу. Я выполнила обещание, написала княгиня. Посланник уехал. И не возвращался, хотя времени прошло достаточно. Что ж, Техути сам мужчина и понимает, как тяжко должно быть знатному, под насмешливыми взглядами друзей и их неповоротливых жен, собираться и самому ехать в стан племени Зубов Дракона. Пусть даже твоя жена — вождь. Но ведь — женщина!
— И это хорошо для меня…
— Чем шептать, посмотрел бы на луну, она скоро зайдет, — тихий голос Ахатты вырвал его из размышлений. И Техути с занывшим затылком понял, она права. Время идет, а нора, что проглотила Хаидэ и младших шаманов, молчит.
Он встал, скидывая плащ на бревно.
— Ждите здесь. Я пойду.
— Я иду с тобой! — Ахатта двинулась к пещере, тоже скидывая широкий плащ. Но подбежавший Убог схватил ее руку и отпустил, кланяясь.
— Тебе нельзя, добрая!
— Будешь приказывать?
— Он прав, — Техути, глядя на темные узкие глаза, сверкающие в тени смуглого лица, пояснил тихо, с деликатным сочувствием в голосе:
— Яд в тебе делает твое сердце беззащитным. Перед темнотой. Останься тут, певец присмотрит за тобой.
— Я…
— Не спорь. Ты сама знаешь, что может случиться.
Между ними встало одно на двоих воспоминание о рыночной площади и повозке, в которой над толпой стояла Ахатта, держа руками тяжелую грудь, сочащуюся темными каплями отравы. Женщина опустила голову.
— Да. Но если к рассвету вы не появитесь…
— Мы выйдем раньше. Даю тебе слово.
Вход в пещеру напоминал раскрытый рот перед узкой кишкой подземного лабиринта. Техути миновал одного из младших шаманов, торчащего у глинистой стены с крошечным огоньком лучины в руках. Встал на четвереньки и двинулся дальше, в сужающуюся глотку норы. Луна светила вдогонку и бледный свет остался снаружи после первого поворота. Княгиня говорила — их пять.
После третьего лаз стал таким узким, что голову пришлось опустить, глядя невидящими глазами в землю, а плечи, протискиваясь, обдирали со стенок сухую глину, и она ссыпалась на руки, тихо шурша. В горле першило от глиняной пыли и запаха старых корней. И каждый шаг казалось, привязывал его к одному месту, не давая продвинуться вперед.
«Я как червь»… он извернулся, протискиваясь за четвертый поворот, и остановился, опираясь на руки и тяжело дыша. Прислушался. Из темноты еле слышно шуршало и постукивало.
За пятым изгибом стенки нехотя разошлись в стороны. Замаячил тусклый свет, перекрываемый смутными тенями. Техути встал, упираясь головой в низкий земляной свод, и пошел к входу в круглую камеру. Несколько шагов навстречу бесконечно повторяемой фразе деревянной флейты. Одни и те же звуки, собранные в унылый вопрос, который начинался, взмывал шепотно под висящие корни и стихал, уходя в безмолвие. А через мгновение повторялся. И опять. Будто время свернулось в кольцо и крутится, никуда не уходя.
