Либба Брэй - Великая и ужасная красота
— Ох, до чего же это прекрасно!
— Невероятно, — соглашается Энн.
Сверху сыплется цветочный дождь, лепестки тают в наших волосах, как снежинки. И волосы начинают от этого светиться. Мы все как будто испускаем искры.
Фелисити кружится на месте, переполненная счастьем.
— Это все настоящее! Это все настоящее!
Она вдруг останавливается.
— Чуете этот запах?
— Да, — отвечаю я, вдыхая нежную, умиротворяющую смесь ароматов детства.
— Это горячие плюшки с изюмом. Мы их ели по воскресеньям. И запах моря. Он всегда исходил от мундира отца, когда он возвращался из плавания… Когда он еще возвращался домой.
На глазах Фелисити блестят слезы.
Пиппа озадаченно принюхивается.
— Нет, ты ошибаешься. Пахнет лилиями. Я их обычно срезала в нашем саду и ставила в вазу в своей комнате.
В воздухе вдруг сильно запахло розовой водой.
— Что это? — спрашивает Пиппа.
Я улавливаю обрывок мелодии. Колыбельная, которую напевала моя матушка. Музыка доносится из долины внизу. И я лишь теперь замечаю серебряную арку в зеленой изгороди и дорожку, ведущую в роскошный сад.
— Эй, погоди, куда это ты? — кричит мне вслед Пиппа.
— Я вернусь, — отвечаю я, прибавляя шагу, и наконец бегу на голос матушки.
Пройдя под аркой, я оказываюсь за высокой живой изгородью, которая перемежается деревьями, похожими на открытые зонтики. Матушка стоит посреди сада, все в том же синем платье, спокойная, улыбающаяся. Она ждет меня.
Голос у меня надламывается.
— Матушка?..
Она протягивает ко мне руки, и я пугаюсь, что все это снова окажется сном, что я вот-вот проснусь… Но нет, на этот раз я ощутила ее объятие. И вдохнула запах розовой воды, исходивший от ее кожи.
Все расплывается у меня перед глазами.
— Ох, матушка… это действительно ты! На самом деле ты!
— Да, моя дорогая.
— Почему ты так долго скрывалась от меня?
— Я все время была здесь. Это ты куда-то убегала.
Я не понимаю, что она имеет в виду, но это и неважно. Мне так много нужно ей сказать! И о стольком расспросить ее…
— Матушка, я так виновата, мне так жаль…
— Тсс! — останавливает меня она, приглаживая мои волосы. — Все это в прошлом. Ушло. Давай немного прогуляемся.
Она ведет меня к гроту, мимо круга из высоких кристаллов, прозрачных, как стекло. Из лесу выбегает олень. Он останавливается и обнюхивает ягоды, которые протягивает ему на раскрытой ладони матушка. Олень прихватывает ягоды мягкими губами, скосив на меня похожие на сливы глаза. Решив, что я не представляю для него интереса, олень неторопливо шествует по высокой мягкой траве к огромному дереву с толстым корявым стволом и ложится под ним.
У меня накопилось столько вопросов к матушке, что я не знаю, с чего начать.
— Что такое на самом деле эти сферы? — спрашиваю я наконец.
Трава выглядит такой заманчиво мягкой, что я по примеру оленя тоже ложусь на нее, подложив ладонь под голову.
— Это некий мир между мирами. Место, где возможно абсолютно все.
Матушка садится рядом. Сорвав одуванчик, она дует на него. Крошечный вихрь белых пушинок уносится, подхваченный ветром.
— Это место, куда члены Ордена приходили для размышлений и созерцания, для того, чтобы совершенствовать свою магию и совершенствоваться самим, чтобы проходить сквозь огонь и обновляться. Каждый человек время от времени заглядывает сюда — в снах, когда рождаются идеи…
Она некоторое время молчит.
— И в смерти.
У меня падает сердце.
— Но ведь ты не…
Умерла. Я не в силах произнести это слово.
— Но ты ведь здесь.
— Пока — да.
— А как ты узнала обо всем этом?
Матушка отворачивается от меня. И легко, ласково гладит морду оленя.
— Сначала я не знала ничего. Когда тебе было пять лет, ко мне пришла одна женщина. Из Ордена. Она-то и рассказала мне обо всем. О том, что ты родилась особенной, что ты — та самая предсказанная девочка, которая может восстановить магию сфер и вернуть Ордену его силу.
Матушка умолкает.
— Но что это значит?..
— А еще она сказала, что Цирцея всегда будет искать тебя, потому что хочет сама владеть всей силой. Я очень испугалась, Джемма. Я хотела защитить тебя.
— Ты поэтому не хотела отправлять меня в Лондон?
— Да.
Магия. Орден. И я, предсказанная девочка… Все это просто отказывалось укладываться у меня в голове.
Я нервно сглатываю.
— Матушка, но что же случилось в тот день, в той лавочке в Бомбее? Что это было за… существо?
— Соглядатай Цирцеи. Ее следопыт. Ее наемный убийца.
Я не в силах посмотреть на нее. Я срываю широкий листок какой-то травы и складываю его гармошкой.
— Но почему ты…
— Покончила с собой?
Я поднимаю голову и вижу, что матушка очень пристально смотрит на меня.
— Чтобы та тварь не смогла меня захватить. Если бы я досталась ему живой, я пропала бы, я тоже превратилась бы в темную тварь.
— А с Амаром что случилось? И кто он вообще такой?
Матушка на мгновение крепко сжимает губы.
— Амар… он был моим стражем. Он отдал жизнь за меня. А я ничего не могла сделать, чтобы спасти его.
Я содрогаюсь, подумав о том, что могло произойти с братом Картика, во что он мог превратиться…
— Но давай не будем слишком много думать об этом прямо сейчас, хорошо? — говорит матушка, отводя с моего лица прядь растрепавшихся волос. — Я расскажу тебе, что смогу. Что касается прочего, ты должна найти других, остальных, чтобы воссоздать Орден.
Я резко сажусь.
— А есть еще и другие?
— О, да! Когда сферы закрылись, все предпочли спрятаться. Некоторые забыли то, что знали. Кто-то предпочел повернуться спиной к прошлому. Но есть и те, кто сохранил веру, и они ждут дня, когда сферы снова откроются и магия опять будет принадлежать им.
Нежные стебли травы щекочут мою руку, едва ощутимо покалывая пальцы. Все кажется таким нереальным — и закатное небо, и цветочный дождь, и теплый бриз, и матушка, сидящая так близко, что я могу ее коснуться. Я крепко зажмуриваю глаза, потом снова их открываю. Матушка остается на месте.
— В чем дело? — спрашивает она.
— Я просто боюсь, что все это не настоящее. Но оно ведь существует, правда?
Матушка поворачивается к горизонту. Закатный свет смягчает четкие линии ее профиля, превращая их в нечто слегка размытое… как края страниц затрепанной любимой книги.
— Реальность — это всего лишь состояние ума. Для банкира деньги в его бухгалтерских книгах абсолютно реальны, хотя он их не видит и не ощущает. А для Брахмы не существует того, что рождается воздухом и землей, для него нет боли и потерь… и для него реальность банкира — просто глупая прихоть. Для банкира же идеи Брахмы так же несущественны, как обычная пыль.
